—     Я не знаю. Но если бы знал, то вы бы сейчас здесь не сидели. Я никому об этом не рассказывал. Кристина — она уж точно никому не расскажет. О ее личной жизни знает только тот, с кем у нее эта личная жизнь. Итак?..

—     Ты мне сказал.

Никита повернул голову и внимательно посмотрел на Данилу:

—     Я?!

—     Да. Ты сказал это во время своего последнего разговора с Кристиной. Уговаривал свою дочку повернуть свою головку.

Никита резко ударил по педали тормоза. Машина издала стонущий звук, ее занесло и мы чуть не оказались в кювете.

—     Я так и думал! Вы подслушивали наши телефонные разговоры?! — он схватил Данилу за сюртук.

—     Нет, — Данила отвечал ему, не моргнув глазом. — Иначе откуда бы я знал про ваш уговор — ребенок ее, а ты только папа?

Никита смотрел на Данилу и начал нервно моргать.

— Не мни пиджак, — сказал Данила и высвободился из его рук. — Поехали!

Машина тронулась с места и стала стремительно набирать скорость. Никита молчал, напряженно вглядываясь в темноту уходящей дороги.

—     Есть вещи, которые нельзя объяснить, но которые есть, — Данила говорил спокойно и сдержанно. — Ты нам не доверяешь, и я бы на твоем месте тоже не стал доверять. А то, что ты в безвыходном положении, конечно, расположения духа тебе не добавляет. Но, я думаю, это не худшее знакомство в твоей жизни. Попытайся понять... Ты в Бога веришь?

—     Я православный, — ответил Никита.

Вот и славно, — улыбнулся Данила. — Надеюсь, тебе будет легче. У меня с Богом отношения складывались непросто. Когда-то я думал, что Его нет. Потом, казалось, верил, что Он есть. После этого была война, смерть друзей, вообще — смерть, и я поверил, что Его нет. Прошли годы, не слишком удачные. И я решил, что жить мне больше незачем.

Но тут вдруг стали происходить странные, необъяснимые, мистические вещи. Меня находили какие-то люди и говорили о странных вещах. Например, что я Избранный. Маленький буддийский монах, совсем еще мальчик, погиб, спасая мою жизнь. Я стал свидетелем потрясающих воображение событий. А теперь меня посещают видения.

Одно из видений рассказало мне о человеке, который поможет мне выполнить мою миссию, задание, которое дал мне Источник Света. Ему, этому человеку, кстати, тоже было соответствующее послание. Этот человек сидит сзади, это Анхель. Он приехал в Россию из Мексики именно с этой целью. Если бы не он, то я, наверное, сошел бы с ума.

Спросишь — какая миссия? Меня лучше об этом не спрашивать. А мне лучше об этом не думать.

Я слушал Данилу, и сердце мое замирало. У каждого человека свое представление о мире, и он часто думает, что другие люди воспринимают мир так же, как и он. Это типичная иллюзия, свойственная нашему сознанию. И вот я узнаю, что Данила, которого лично я считаю подлинным Избранником, Пророком, оказывается, думает об этом совсем иначе!

И несмотря на это — несмотря на все свои сомнения, на свой отнюдь не религиозный взгляд на мир — он продолжает выполнять возложенную на него миссию. Как солдат, который не обсуждает приказов командира, не спрашивает: «Почему командир приказывает?» Но просто идет и делает дело.

Я смотрел на Данилу, точнее на его затылок, слушал его разговор с Никитой, и думал: «Какая же нужна внутренняя сила, чтобы вот так — брать на себя ответственность, идти и делать?» А рядом с ним сидит другой российский парень, который слушает его и тоже не верит, но пойдет и сделает, потому что понимает, что надо.

Странная, загадочная русская душа предстала мне сейчас подлинной, неизъяснимой тайной.

—     А мы-то с Кристиной как в этом всем замешаны? — спросил Никита.

—     Кристина была дана мне в четырех видениях. Именно из них я узнал те подробности, благодаря которым мы с Анхелем сейчас сидим в этой машине. Я знаю, что ты ее любишь, и любишь по-настоящему. И Кристина тебя любит, но что-то ее мучит, что-то не дает ей покоя. Она хотела мальчика, и это ее тревожит. Но не в этом дело...

Ты и про мальчика знаешь? — голос Никиты стал совсем доверительным.

—     Да, Никита, знаю, — ответил Данила.

—     Мне и самому казалось, что тут что-то большее. Но что?!

—     Это и нужно узнать. Иначе никак мы ей не поможем. А она нуждается в помощи. Сильная — оттого и нуждается. Была бы слабой, все было бы проще.

И снова я услышал боль в устах Данилы, боль, идущую от самого сердца. И снова это стало для меня откровением. Казалось бы, Кристина — совсем чужой ему человек! Ну, что ему в ней?! И ведь не ее судьба решается в эти минуты, будущее мира зависит от успеха нашего дела. А Даниле на это словно бы наплевать. Человеку плохо, женщине...

*******

Мы с Никитой испуганно уставились на него.

— Данила, что происходит?! У тебя что-то с животом? — я просунулся между передними сидениями, чтобы лучше его видеть.

Данила держался двумя руками за живот. И непонимающими глазами смотрел на него.

—       Аппендицит был? — спросил Никита. Данила покачал головой в знак согласия:

—       Был. Вырезали...

—     А язва? Язву желудка не находили у тебя? — Никита высказывал новые диагностические предположения.

—     Нет, не было... — еле выдавил из себя Данила. — Фууу... кажется отпускает. Ерунда какая-то.

Мы все еще раз тревожно переглянулись и продолжили путь. Прошло минут десять или пятнадцать.

—     Черт, опять началось! — Данилу снова скрючило от боли.

—     Опиши, что ты чувствуешь, — скомандовал Никита, не переставая гнать машину.

Не знаю я, никогда такого не было! Спазм прямо по всему животу... Дышать невозможно!

Безумная догадка пронзила мое сознание.

—     У Кристины схватки начались, — сказал я, и тут же почувствовал, как нас заносит на скользкой дороге.

—     Как?! Откуда?! — кричал Никита.

—     Никита, держи машину! Держи машину! — Данила схватился за руль и помогал Никите справиться с управлением.

—     Данила, попытайся сосредоточиться, — прошептал я. — Может быть, увидишь...

Данила закрыл глаза.

—     Деревенский дом, бревенчатые стены... Большой диван, старый, кожаный...

—     Что с ним?! — Никита на миг повернулся ко мне.

— Никита, следи за дорогой! — почти рявкнул я. — Он описывает то, что видит...

—     Лоскутное одеяло, — продолжал Данила. — Круглый стол у окна... Окно ватой заложено... Зеркало! Большое, старинное, во весь рост зеркало! Слева от дивана!

—     Что он так кричит? — спросил у меня Никита.

Похоже на то место, где Кристина может быть? Было в том доме, у бабки — зеркало во весь рост?!

—      Да, есть там такое зеркало!

—      Если Кристина в него посмотрит, то Данила сможет сказать ей что-нибудь... Она услышит. Подскажи ему, подскажи — что сказать!

Никита нервно заерзал на своем водительском месте:

Что же, что же ей сказать?...

—Она плачет, — сказал Данила, ощупывая свой живот. — У нее воды отошли! А-а-а...

Новые схватки Кристины снова на какое-то время передались Даниле.

Я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел в нем залитые слезами глаза Никиты. Сомкнутые челюсти, напряженные желваки... Он выжимал из своей машины все, что было возможно. И кажется, более того. Нас мотало на поворотах, словно мы сидели не в машине, а в люльке какого-то аттракциона.

Вдруг я увидел, что Никита поднял руку и что-то показывает ей.

—     Скажи! Никита, скажи ему! — закричал я.

—     Данила, Данила... — Никита собирался с мыслями. — Знаешь колыбельную — «Ты у меня одна?..»

Данила кивнул головой.

— Спой ей! Спой, ей станет легче!..

Повисла небольшая пауза. Данила словно бы собирался с духом, и вдруг запел — тихо-тихо, еле слышно.

— Все будет хорошо, — сквозь зубы прошептал Никита, глядя на дорогу. — Все будет хорошо, Кристина. Я еду! Все будет хорошо!

Машина взревела на очередном крутом повороте, и мы выскочили с асфальтированной дороги на грунтовую.

«Видимо, мы уже близко», — подумал я.

*******

По дороге мчится автомобиль, в нем три человека. Один дремлет на заднем сидении. Другой за рулем, он напряженно вглядывается в изгибы дороги. Держится за руль и временами смахивает с глаз слезы. Третий поет колыбельную, слова которой я слышу первый раз в своей жизни. Добрые, нежные, заботливые слова...

«Ты у меня одна, словно в ночи луна, словно в году весна, словно в степи сосна. Нету другой такой ни за какой рекой, нет за туманами, дальними странами.

В инее провода, в сумраке города, вот и взошла звезда, чтобы светить всегда, чтобы гореть в метель, чтобы стелить постель, чтобы качать всю ночь у колыбели дочь.

Вот поворот какой делается с рекой. Можешь отнять покой, можешь махнуть рукой, можешь отдать долги, можешь любить других, можешь совсем уйти, только свети, свети».

*******

Мы бросили машину и дальше около двух километров бежали почти в полной темноте. Никита впереди, мы с Данилой за ним.

Деревушку освещало два тусклых фонаря. Слабый свет в окне покосившегося бревенчатого дома, полуоткрытая калитка...

Кристина сидела на полу, на лоскутном одеяле, облокотившись спиной на старый кожаный диван. Ее полузакрытые, отсутствующие глаза смотрели в огромное зеркало.

—     Кристина! — Никита бросился к ней.

—     Что со мной?.. — шептали ее губы. — Где я?..

—     Любимая! Господи...

—     Никита — ты?... — она смотрела на него непонимающим, не то испуганным, не то счастливым взором. — Никита...

Никита подхватил ее на руки и двинулся к выходу. Кристина обхватила его шею, жадно вдыхала запах его волос, ощупывала его лицо, целовала. И повторяла его имя, раз за разом, только его имя... Как заклинание.

— Кристина, держись! Будь молодцом!

Я такая дура, Никита, — шептала она.

— Я сумасбродная дура... Что я наделала?!

Господи, что я наделала?!.

— Солнце мое, все будет хорошо! Слышишь меня?! Все будет хорошо!

Мы с Данилой помогли Никите уложить Кристину на заднее сидение джипа.

— Я выбросила ключи... — голос Кристины становился все тише.

—     Как выбросила? Куда выбросила? — Никита был в растерянности.

—     В колодец... Я...

Мы с Данилой переглянулись.

—           Анхель, давай на переднее сидение! — скомандовал Данила. — Никита — к Кристине на заднее!

После этого он вбежал в дом и появился через мгновение, держа в руках большой нож. Орудуя им, как профессиональный угонщик, он взломал систему зажигания и завел машину.

—     Ловко, — пробормотал я.

—     Конверсия боевого опыта, — отшутился Данила.

Машина рванула с места, взяв курс обратно — на Москву.

 

Схватки следовали друг за другом, и были настолько мучительными, что скоро Кристина перестала ощущать боль.

Мне казалось, она была в бреду.

Пыталась говорить, ее мысли путались.

Никита держал. ее голову и без конца повторял:

«Все хорошо... Не волнуйся... Все будет хорошо...»

*******

—     Кристина, тихо, тихо, — успокаивал ее Никита. — Пожалуйста, ничего не говори, береги силы...

—     И зачем только я это сделала? — Кристина растерянно посмотрела в окно автомобиля. — Словно сама не своя была... Страшно мне было, Никита. Страшно и совестно...

—     Да что ты такое говоришь, Кристина!

—     Грех на мне...

—     Все, успокойся, — Никита понял, что она бредит, и попытался надавить.

Нет, Никита. Грех... Если любишь, то любить до конца нужно. Я любила тебя, вся любила. Но чуть-чуть, да оставила. Побоялась я в полную силу тебя любить, Никита. От недоверия это, от недоверия. Ты вот любил меня, а я не доверяла... Грех это, грех.

—     Кристина, пожалуйста...

—     Никита, я должна сказать, — голос ее вдруг стал твердым. — Прости... Вдруг умру, а ты себя винить станешь, это моя вина, Никита. Боялась я тебе довериться, и не доверилась. Все придумывала себе то объяснения, то оправдания. Искала, как заставить сердце свое молчать. Все — ложь...

—     Кристина, ты преувеличиваешь, — Никита, казалось, даже не слышал, что она ему говорила. — Ты все преувеличиваешь...

—     Думала я, что на волю судьбе себя отдаю. Убежала, спряталась, пути для отступления не оставила. А ведь это неправда. Не судьбу я испытывала, а страху своему повиновалась...

Во рту у Кристины пересохло, я передал Никите воду из бардачка.

—     Страх от вины, страх за вину... — Кристина отпила воды.

—     Господи, что ты говоришь такое?! Какая вина?! — шептал Никита.

Я повернулся назад и увидел странные движения его рук. Он словно бы хотел закрыть Кристине рот, не дать ей сказать. Подсознательно, нервно. Ему невыносимо было слышать, как она ругает себя. Душевная боль и сострадание буквально вывернули его наизнанку.

— Я через себя не смогла переступить. Через страхи свои не переступила. Боялась лицо потерять... Страдания боялась, будущего. Потерять тебя боялась... И вот искупление — теперь теряю. Любила, а любви своей не доверилась. Всю жизнь я ждала тебя, Никита, дождалась и не поверила. Дура я, Никита, дура... Полюбил ты дуру себе на беду. И дочку твою погублю я...

Кристину душили подступающие рыдания.

—      Тихо... тихо... — Никита утирал ее слезы и, держа в руках ее голову, укачивал, словно младенца.

—      Э-эх... — печально протянула Кристина. — Столько передумала всего, а слов не найду. Не знаю, как и сказать... Что-то прямо ходит в душе... Словно печать какая-то на сердце... Давит, давит, да не пустит никак...

Мы с Данилой снова переглянулись.

—           Земля вокруг черная... — речь Кристины стала совсем отрывистой, совсем бессвязной. — Тяжелые комья! Сыплются, сыплются на меня! Никита!

Глаза Кристины закрылись, легкая судорога сотрясала все ее тело. У Никиты началась паника. Он не знал, что ему делать. Как он может помочь самому дорогому своему человеку?!

— Господи, да что же это такое! Что же делать-то?

— Господи!

—     Скажи ей — что прошло, то стало прошлым, — продиктовал я.

—     А потом скажи, что берешь себе ее душу, — продолжил Данила.

—     Прошлое стало прошлым? — удивленно переспросил Никита. — Беру себе ее душу?

—     Ну, говори же! — заорали мы хором с Данилой.

Никита секунду собирался с силами, словно бы повторял про себя только что заученный текст.

—     Никита! — закричал Данила. — Пожалуйста!

—     Кристина, ты слышишь меня?! Прошлое стало прошлым, я беру твою душу...

Кристина пришла в сознание, улыбнулась, провела рукой по лицу Никиты и закрыла глаза.

*******

В тишине, лишь под звук мотора да шелест шин по мокрому асфальту, мы домчали до одного из московских роддомов.

Врач Кристины был предупрежден и находился на месте. Мы передали ему Кристину. Ребенок был жив, врачи немедленно начали операцию.

Через полтора часа все закончилось благополучно. Новорожденную малышку поместили в одну реанимацию, Кристину — в другую.

—     Похоже на чудо, но все обошлось, — сказал врач, выйдя из операционной. — Поздравляю вас, папа.

—     А можно, можно к ней?! — спросил Никита.

—     Нет, рано пока. Подождите пока в холле. При первой возможности я вас пущу.

Никита расположился в больничном холле. Мы с Данилой вышли на улицу. Светало.

— Хороший парень, — сказал Данила.

—     И она какая молодец! — поддержал я.

—     Они будут счастливы... Все будет хорошо.

Мы вернулись в здание. Никита спал, как убитый. Две бессонных ночи — пока он пытался дозвониться Кристине, да пока мы ездили за ней, дали себя знать.

—     Кто здесь родственники Кристины Голубевой? — спросила медицинская сестра, спустившись в больничный холл.

—     Мы, — хором ответили я и Данила.

—     У нее какие-то неврологические заболевания имеются? — деловито осведомилась сестра.

—     В каком смысле? — спросил Данила.

—     Ну, судорог никогда не было? Спазмов каких-то мышечных?

—     А что? Что случилось?! — настаивал Данила.

—     Ну, я не знаю точно, — сестра почему- то смутилась, куда-то улетучился налет ее грозного медицинского статуса. — Она еще не совсем от наркоза отошла, может быть поэтому...

—     Что «поэтому»? — Данила подошел к женщине и внимательно посмотрел ей в глаза.

Рукой она как-то странно двигает, словно пишет что-то...

Анхель, — Данила повернулся ко мне, улыбнулся и подмигнул.

Что ж, нам пришлось совершить «противоправные действия». Впрочем, не в первый раз за эти сутки. Я подошел к медицинской сестре из реанимации и посмотрел ей в глаза. Через две минуты мы уже были в реанимационной палате, рядом с Кристиной.

Ее правая рука, действительно, двигалась, словно бы что-то писала.

— Нужен лист бумаги и карандаш, — шепнул Данила.

Пришлось позаимствовать на врачебном столе... Данила аккуратно вложил в руки Кристины карандаш и поставил его на лист бумаги.

Медленно, не приходя в сознание, буква за буквой Кристина выписывала на листе бумаги текст первой Скрижали Завета. Заворожено мы смотрели на ее улыбающееся лицо, следили за движением ее руки, пока, наконец, она не дошла до последнего слова и не остановилась.

— Но ведь это же как раз то, что мы поняли! — прошептал Данила. — Господи, как все, оказывается, просто!

И только Данила взял в руки этот листок, чтобы перечитать текст первой Скрижали Завета вслух, как я тут же жестом остановил его:

—     Данила, не произноси этих слов!

—     Но почему?..

—     Ты не знаешь, какой силой обладают слова! А они, действительно, имеют силу. Этот текст похож на мистическое заклинание. Понимаешь, это код!

—     И что с того?! — Данила все еще не понимал, что я имею в виду.

—     Вспомни, Данила, что говорил тебе Схимник. Тьма могла похитить скрижали, но она не могла прочесть их. И этого нельзя делать. По крайней мере, до тех пор, пока мы не соберем оставшиеся шесть...

Данила улыбнулся в ответ на мои слова:

— Анхель, какой ты смешной! Человек борется не с Тьмой, а со своим собственным страхом.

Я задумался. Как это странно — мы с Данилой понимаем друг друга, и вместе с тем, мы такие разные! Я своими глазами вижу великое противостояние Света и Тьмы. Я вижу, как эти силы пользуются людьми для достижения своих целей. Данила воспринимает это совсем иначе. Он видит, что эта борьба идет внутри самого человека. Как страхи и пороки искушают Свет его души.

— Тот, кто способен понять, тот, кто умеет чувствовать, уже знает смысл. Ему достаточно знать, что мы пережили. Для понимания не нужны слова, слова нужны для дела. А время дела еще не наступило.

—      Ты прав, Анхель. Хотя...

—      Данила, поверь мне, сейчас ощущение важнее слов. Пусть уста молчат, дай душе пройти ее путь.

—      Хорошо, Анхель. Ее путь только начался...

 

Мы вышли на улицу и улыбнулись рассветному солнцу.

эпилог

*******
Мы шли по утренней просыпающейся Москве, дурачась, словно малые дети. Шли, подпрыгивая от счастья, несмотря на усталость.

— Говорю я тебе, — смеялся Данила. — Нет никакой Тьмы! Ерунда это! Есть только люди и их поступки. Это простое правило! Когда они готовят себя к жертве, они остаются ни с чем. Когда же дарят, тогда обретают.

Я думал поспорить с Данилой. Этой ночью я чувствовал противостоящие нам силы Тьмы, ощущал их кожей. Но я согласился с моим другом, потому что радость его была мне дороже.

—    Главное, что первая скрижаль найдена, — только и сказал я.

—    Нет! — засмеялся Данила.

—    Что нет? — удивился я.

—    Это не важно! Важно, что в нашей сказке Русалочка не умерла!

В этом все русские: важно не то, что будет, важно то, что есть. И я позавидовал Даниле, потому что он этим утром был поистине счастлив. А я думал только о том, что нам предстоит отыскать еще шесть недостающих скрижалей.

— Данила, ты правда так думаешь?

—     Анхель, а ты поменял бы ее счастье на скрижаль? — в момент Данила стал совсем серьезным.

—     Я... Ну... Это очень трудный вопрос, — я не знал, что ему ответить.

—     А почему ты не стал со мной спорить, когда я сказал, что Тьмы нет? Ты ведь не согласен.

—     Просто не хотел, чтобы мы с тобой спорили.

—     А я не хотел, чтобы она умирала. Остальное — ерунда! И если для этого ей нужна была любовь, нужно, чтобы эта любовь была. А если нужно, то считай, что есть! Ведь если тебе что-то по-настоящему нужно, Жизнь даст это обязательно.

—     Мне нужно еще шесть скрижалей, — рассмеялся я.