страница 1
С.Б.Кураш (Мозырь)
Метафора как диалог: к проблеме интертекста
Природа метафоры противоречива: в ней, по словам Айвора А.Ричардса, совмещаются «две мысли о двух различных вещах»1. В частности, исследователями отмечается, что «…метафора как целостное событие имеет дело не с отождествлением разных предметов, а с различением внутри одного предмета, отличением предмета от самого себя. Точнее – точка уподобления двух разных предметов является точкой расподобления предмета с самим собой»2. «Диалектика мира и его бытия, его гармония и противоречивость, симметрия и асимметрия объектов и явлений не позволяют существования четких границ между сходством и различием. Существует некая зона равновесия сходств и различий объекта(ов). Лингвокреативное сознание носителей языка заметило и отметило это равновесие (временное или постоянное, с чередованиями переменных перетягиваний в пользу того или другого, с колебаниями и отклонениями и т. д.) языковыми категориями. Человек и сам нередко стоит перед выбором в определении сходства и различия, и онтология его альтернативного состояния также находит свое языковое выражение», – пишет М.И.Конюшкевич, иллюстрируя сказанное примером из известной песни: Речка движется и не движется и отмечая многочисленность подобных высказываний в речи3.
Н.Д.Арутюнова находит в этом свойстве метафоры её родственность самой поэзии: «...поэзия часто начинается с отрицания, за которым следует противопоставление. <...> Именно по этому столь органически присущему поэзии принципу построена метафора»4.
На то же свойство метафоры указал и В.П.Григорьев, отметив изоморфизм метафоры и диалога: «Во-первых, троп ... служит появлению в привычном слове нового “голоса”, нового авторского “акцента”, который внутренне полемичен по отношению к “старому”, общеязыковому голосу...». Во-вторых, «...не так уж редко поэтам удаётся преодолеть сопротивление тропа и разнести семантические составляющие метафоры в полемические одна по отношению к другой реплики»5. Ср.: Говоря по-вашему, / рифма – / вексель. / Учесть через строчку! – / вот распоряжение. / И ищешь / мелочишку суффиксов и флексий / в пустующей кассе / склонений / и спряжений. <...> Говоря по-нашему, / рифма – бочка. / Бочка с динамитом. / Строчка – / фитиль. / Строка додымит, / взрывается строчка, – / и город / на воздух / строфой летит.
Подход к метафоре как к диалогической по своей природе сущности, как видно, прочно укоренившийся в теории метафоры, по нашему мнению, не нашёл достаточного отражения в исследованиях метафор художественного дискурса с точки зрения их способности генерировать разные по протяжённости контексты. Настоящая статья имеет своей целью в какой-то мере восполнить этот пробел в отношении интертекста, выступающего в качестве максимального континуума, в котором метафора осуществляет себя как диалог, как саморазвёртывающися дискурс6.
На изоморфизм устройства интертекста и метафоры уже обращалось внимание учёными. Эти два явления схожи в плане их прагматической ориентированности на увеличение смысловой ёмкости текстов. Вот что по этому поводу пишет профессор И.П.Смирнов: «Известно сразу несколько ... классификаций, по-разному подразделяющих способы отсылок от текста к тексту... И всё же большинство из них явно или имплицитно уподобляют виды этих отсылок тем или иным тропам и фигурам. Тем самым как раз и подразумевается, что последующий текст преобразует референтную функцию предыдущего в автореферентную, так как в процессе порождения тропов и фигур язык, вообще говоря, отображается на самого себя, превращается в знак знака»7.
Интеракциональность, генетически присущая и метафоре, и интертексту, как известно, являеется и основной сущностной чертой диалога как вида дискурса. Наглядно сущность взаимосвязей в триаде «метафора – диалог – интертекст» может быть отражена следующим образом:
Оговоримся, что, ведя речь возможности рассмотрения метафоры сквозь призму диалогических отношений, нельзя не отметить «нетерминологичность» понятия «диалог», в частности ограниченность его семантического объёма. Понятно, что этот диалог односторонний, это – если далее развивать образную параллель – не «обмен репликами» участников общения, а «отклик» одного из них на реплику другого, причём такой «отклик», который часто уже не может быть услышан «собеседником».
Рассмотрим, какие проявления диалогической сущности метафоры могут выступать в качестве способа порождения интертекстуальных отношений.
Во-первых, это так называемый «спор» метафор8, когда концептуальная составляющая прецедентного метафорического образа подвергается переосмыслению или – более того – оспариванию во вновь продуцированном тексте. Автор, прибегающий к прецедентной метафоре А = В, как бы утверждает: А В, А = С. Приведём в качестве примера известную формулу В.Маяковского из поэмы «Владимир Ильич Ленин» Единица – вздор, / единица – ноль.., полемическим откликом на которую явились строки Е.Евтушенко, которые находим в стихотворении «Забастовка сердца»: Народа стержень – это единицы. / Из личностей народ – / не из нулей.
Те же структурные преобразования прецедентных метафорического концепта лежат в основе близкого к «спору» метафор явления, которое можно назвать концептуальной корректировкой прецедентной метафоры. Ср. стихотворение А.Межирова «Напутствие»: Согласен, / что поэзия должна / Оружьем быть (и всякое такое). / Согласен, / что поэзия – война, / А не обитель вечного покоя. / Согласен, что поэзия не скит, / Не лягушачья заводь, не болотце... / Но за существование бороться / Совсем иным оружьем надлежит. / Сбираясь в путь, / стяни ремень потуже, / Меси прилежно бездорожий грязь... / Но, за существование борясь, / Не превращай поэзию в оружье. / Она в другом участвует бою...
Как видно, А.Межиров не отрицает концептуальной составляющей прецедентной метафоры (а именно того, что поэзия – это оружие), адресующей прежде всего к идиостилю В.Маяковского, но вместе с тем ограничивает семантический объём метафорического концепта, говоря, что поэзия – это оружие, но оружие не любое.
Весьма интересной и характерной разновидностью диалога метафор в интертекстуальном (обычно – межидиостилевом) пространстве являются диалоги с участием автометафор. Ср. один из таких диалогов, развёртывающийся в виде «спора» метафор: Автопортрет мой, реторта неона, апостол небесных ворот — / Аэропорт! (А.Вознесенский, «Ночной аэропорт в Нью-Йорке»). – Оторопев, он свой автопортрет / сравнил с аэропортом, — это глупость. / Гораздо больше в нем азарт и гулкость / напоминают мне автопробег (Б.Ахмадулина, «Мои товарищи).
В качестве «ответной реплики» в интертекстуальном метафорическом диалоге может выступать пародия. Интересно, что мысль о родственной связи интертекста и тропа, высказанная И.П.Смирновым и приведённая выше, нашла своеобразное продолжение в работе В.П.Скобелева [9], отметившего столь же тесную связь тропов и пародирования. В основе того и другого, по мнению исследователя, лежит “единство зависимости и самостоятельности (по принципу: близко, даже похоже и в то же время здесь есть нечто своё)”. И далее В.П.Скобелев отмечает: «Разумеется, наиболее родственны пародированию в его динамической сущности развёрнутое сравнение (на уровне фабулы) и развёрнутая, “разматывающаяся” метафора (на уровне сюжетно-композиционной целостности). Они так же способны “разматывать” свой сюжет, как “разматывает” свой сюжет пародирование»9.
Назовём основные типы пародирования метафорических контекстов.
1. Пародирование конкретного тропа. Ср. пародийный отклик Л.Филатова на известную автометафору А.Вознсенского: Знаменитости стояли в очереди особняком. Банионис кричал: “Я – Гойя!”. Ему не верили. Все знали, что Гойя – Я.
2. Пародирование метафор, ассоциирующихся с идиостилями. Один из характерных способов пародирования при этом – иллюстрация того, как те или иные авторы раскрыли бы определённую тему, передали бы известный сюжет и т.п. Можно, в частности, вспомнить такие пародийные циклы, как «Парусиада» (Вариации на тему «Белеет парус одинокий») В.Бахнова, «Таганка-75», «Вариации на тему мультфильмов “Ну, погоди!”» и «Вариации на тему сказки Корнея Чуковского “Муха-цокотуха”» Л.Филатова и др. Понятно, что здесь пародируются уже не конкретные тексты (а следовательно, и тропы) тех или иных авторов, сколько доминанты их идиостилей, среди которых своё место по праву занимают и метафоры, ср.: Который день – и явно, и во сне – / Меня томит нежданная забота: / Я поняла, что появилось что-то / Неизлечимо заячье во мне. / Среди нетонко чувствующих масс / Меня одну гневила и бесила / И гнусная безнравственность бензина, / И пошлая разнузданность пластмасс. / Комфорт, что прежде мной был так ценим, / Мне опостылел, ибо я открыла: / Неискренность мочалки, подлость мыла / И унитаза явственный цинизм.
Приведённые строки – отрывок из стихотворения-пародии, входящего в пародийный цикл Л.Филатова «Вариации на тему мультфильмов “Ну, погоди!”». Именно метафорические построения (выделенные фрагменты текста) здесь выступают наиболее сильными опознавательными знаками воспроизводимого пародией поэтического идиостиля Б.Ахмадулиной (ср. некоторые метафоры «оригинала»: причастий шелестящих пресмыканье; сиротство саженцев окрепших; нежности моей закаменелость).
3. Пародирование метафорической архитектоники таких контекстов, как литературные направления, стили, жанры. Например, у Вл.Соловьёва есть три знаменитые пародии на стихотворные тексты символистов. В каждой из них, по наблюдению Вл.И.Новикова, непосредственным объектом пародирования становится какой-либо приём из художественного арсенала символистов. И в частности, в одной из этих пародий таким приёмом оказалась метафора, а именно “зоологическая” генитивная метафора (толчком послужила строка Собак секретного желанья, обнаруженная Соловьёвым в брюсовском переводе из Метерлинка)10, ср.: Но не дразни гиену подозренья, / Мышей тоски! / Не то, смотри, как леопарды мщенья / Острят клыки! / И не зови сову благоразумья / Ты в эту ночь! / Ослы терпенья и слоны раздумья / Бежали прочь. / Своей судьбы родила крокодила / Ты здесь сама.
Интересно, что, откликаясь пародией на конкретную метафору, Вл.Соловьёв создал пародию на метафорику гораздо более широкого контекста – символизма как литературного течения. Однако если такое намерение было у поэта изначально, то уж точно Соловьёв не мог знать того, что со временем его пародия сможет восприниматься как диалог с ещё более широким контекстом – контекстом русского поэтического стиля, в котором подобные метафорические построения тесно закрепятся с приходом ряда поэтов, например, Л.Мартынова, А.Вознесенского, Е.Евтушенко и др. Характерно, что в одной из последних работ, посвящённых генитивным метафорам, среди функций и значений генитива выделяется «родительный пародирования», иллюстрируемый автором исследования – М.Ю.Михеевым – примером из А.Чехова: Повесьте ваши уши на гвоздь внимания11.
Наконец, как особый вид интертекстуальных отношений (хотя и с некоторой долей условности12) могут быть рассмотрены взаимосвязи оригинального и переводного текстов, где диалог метафор приобретает свою специфику. Специфика художественного, в первую очередь поэтического перевода состоит в том, что «…переводчик стремится самого себя отождествить с переводимым автором, перевоплотиться в него и потому получить право думать и говорить (додумывать и договаривать!) от его имени»13. Именно этим объясняются многочисленные случаи отхода переводчиков от структурно-семантической и концептуальной точности при переводе метафорических тропов, результатом чего становится создание в тексте перевода СВОЕГО метафорического концепта «по мотивам» метафоры текста-оригинала. В качестве примера можно привести перевод стихотворения А.Кулешова «Чужой любві я не зайздрошчу…», сделанный Я.Хелемским. Начальная строфа переводного текста полностью воспроизводит концептуальную иерархию объектов «лирический герой – любовь» в исходном тексте (Чужой любві я не зайздрошчу, / Тут са сваёю нелады: / Я ў сэрцы ей даю жылплошчу, / Ды ў ім утульна не заўжды. – Чужой любви я не завидую. / Тут со своей – одна беда. / Я в сердце ей жилплощадь выделил, / Да в нём уютно не всегда). Однако в заключительных строках текста переводчик вносит те смыслы, которых нет в тексте А.Кулешова (Любоў – не райскія сады, / Любоў – не дом падараваны, / Любоў – бездомнік, прапісаны / У верным сэрцы назаўжды. – Прощай! Любовь – не рай под крышей, / Над гладью сонного пруда. Любовь сама меня пропишет / В надёжном сердце навсегда). Как видно, в концептуальной оппозиции «лирический герой – любовь» первый объект уступает активную роль второму: лирического героя А.Кулешова, выступающего в качестве носителя любви, «прописавшего» её в «верном сердце», сменяет лирический герой Я.Хелемского – человек, отдающийся любви как высшей силе, признающий её власть над собой. Таким образом, вместо единства репрезентированного метафорой концепта исходного текста мы имеем своеобразную полемику концептуальных метафор в переводном тексте-интерпретации. На наш взгляд, в этом нужно видеть не столько переводческий недостаток (отсутствие концептуальной эквивалентности), сколько попадание двух данных текстов, помимо чисто переводческих, в иную парадигму взаимоотношений – в интертекстуальный диалог, где отношения между взаимодействующими феноменами строятся по принципам «интерпретируемое – интерпретация», «реплика – отклик», «мысль – домысленное».
1 Ричардс Айвор А. Философия риторики // Теория метафоры: Сб. – М.: Прогресс, 1990. – С. 46.
2 Амелин Г. Метафора как темпоральная структура // Логос. – 1994. – № 5. – С. 267.
3 Конюшкевич М.И. Категория сравнения и бином языка // Русский язык: исторические судьбы и современность: Тез. докл. Междунар. конгресса / МГУ, 13-16 марта 2001 г. – М., 2001. – С. 103.
4 Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры: Сб. – М.: Прогресс, 1990. – С. 17.
5 Григорьев В.П. Поэтика слова: На материале русской советской поэзии. – М.: Наука, 1979. – С. 120 – 121.
6 Кураш С.Б. Метафора и её пределы: микроконтекст – текст – интертекст. – Мозырь: МозГПИ им. Н.К.Крупской, 2001. – 121 с.
7 Смирнов И.П. Порождение интертекста (элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л.Пастернака). – СПб: СПбГУ, 1995. – С. 14.
8 Харченко В. К. Переносные значения слова. – Воронеж: ВГУ, 1989. – С. 138.
9 Скобелев В.П. О структурно-семантических первоосновах поэтики литературного пародирования // Проблемы изучения литературного пародирования: Межвуз. сб. науч. трудов. – Самара: СГУ, 1996. – С. 56.
10 Новиков Вл.И. Книга о пародии. – М.: Сов. писатель, 1989. – С. 402.
11 Михеев М.Ю. Жизни мышья беготня или тоска тщетности? (о метафорической конструкции с родительным падежом) // Вопросы языкознания. – 2000. – № 2. – С. 63 – 64.
12 Кураш С.Б. Художественный дискурс – интертекст – научный дискурс: объекты и субъекты сопоставления // Проблеми зіставної семантики: Збірник навукових статей. Вип. 5 / Biдп. ред. М.П.Кочерган. – Київ: КДЛУ, 2001. – С. 304.
13 Кузьмина Н.А. Феномен художественного перевода в свете теории интертекста // www.irlras-cfrl.rema.ru:8101/publications/reports/perevod-2.htm.
страница 1
|