Вообще-то никакого Пиндостана, то есть Америки, в книжке нет. И политики тоже нет. Если не считать политикой всю нашу жизнь, что по сути правильно. И пигмеев нет – если не считать пигмеями нас с вами. Прощание тоже весьма относительное: ни с политикой, ни с пигмеями (как вне, так и внутри себя) мы прощаться не собираемся. Они дороги нам, как память. А вот песни есть – и их ровно пять. Песни – в том смысле, в котором "Мертвые души" – поэма. Я бы назвала эту книжку хрестоматийно пионерско-октябрятским именем "Песня о Родине". С одним различием: если советская "Песня о Родине" – плод совокупного труда, слова, так сказать, союза писателей, музыка – союза композиторов (подставляй любую человекоединицу – хоть Лебедева-Кумача, хоть Соловьева-Седого – не ошибешься), то эту книгу мог написать только Виктор Пелевин.

Вообще-то я вот уже много лет Пелевина не читаю. На то есть причины. Первая в том, что очень не люблю ходить строем. А строй поклонников – один из самых злобных и косных строев, каким бы святыням не поклонялся. Такова специфика строя: шаг влево, шаг вправо считается побег. Во-вторых, я, некогда восхитившаяся рассказом еще никому неизвестного писателя "Принц из Госплана", потом взахлеб проглотившая "Желтую стрелу" и "Чапаева и Пустоту", мгновенно и жестко отринула претенциозный цинизм "Омона-Ра" и "Жизни насекомых". И в-третьих, главное: как ты уже понял, Читатель, я не люблю постмодернизма. Пожалуй только для Умберто Эко делаю исключение. А Пелевин – при несомненном таланте и феерической фантазии – все-таки не Эко…

Но ответственность перед тобою, уважаемый Читатель, заставляет брать в руки книгу, которую никогда не открыл бы по собственному желанию (например, Коэльо, свят, свят, свят…). И, знаешь что? На этот раз эта ответственность сослужила мне добрую службу.

Симфония "Песня о Родине" (или "П5") складывается из пяти частей… кстати, одна из них, как бы и не о Родине, а о некоем абстрактном Востоке – с гуриями-путанами, гашишем и заказными убийствами… впрочем, в нынешней России всего этого навалом.

Нужны примеры? Легко! Вот, допустим, "Зал поющих кариатид". Обколотые чем-то неведомым и покрытые малахитовой краской барышни подпирают нежными руками потолок некоего клуба для избранных. Работа у них такая, работа у них простая. Стой да подпирай. И нету других забот. Укол придает барышням нездешнюю силу – и на то, чтобы служить "декоративно-эротическими элементами", и на то, чтоб, не моргнув глазом, исполнять причудливые прихоти клиентов (например, в другом зале барышни работают не кариатидами, а "минетными ножками" стола). Правда, укол обладает побочным действием: превращает человеческих самок в самок богомола… Со всеми вытекающими. Но и это не главное. Главное – типажи. То, что называется "постчеловеки". Вот, например, мечта героини – олигарх Михаил Ботвиник, добившийся фантастических успехов благодаря усвоению боевого НЛП. Случайно ли ему дано имя шахматного чемпиона? Да нет, Пелевин, интеллектуальный багаж которого представляет собой увесистый чемодан (к которому прилагается маленькая барсетка с эмоциями), вряд ли не в курсе. Просто характер востребованной "головастости" изменился: интеллектуальный тихоня-гроссмейстер уступил место наглому хозяину жизни, в недалеком прошлом "братку". Из тех, кто уже снял малиновый пиджак, но еще носит "златую цепь н шее той". Ему мало умения врезать, вмазать, вдарить, пришибить и замочить: ему надо оснастить сии нехитрые навыки метатеорией – боевым НЛП (за цитату, как и за ее необходимую редукцию прошу прощения): "А вот когда находишь х.. за шкафом – это очень грамотно и тонко. Потому что тут мы имеем полный разрыв шаблона на подсознательном плане… Ну подумайте сами, откуда за шкафом х..? Только из подсознания. А вы в эту брешь сразу два новых х.. прокидываете для закрепления" Эх, вспомнились мне иные знакомые, за три дня и энную сумму долларов получившие диплом психолога. Они изъяснялись примерно так же. Только без купюр, как, впрочем, и Пелевин. Это я для тебя, Читатель, ммм… редуцировала. Но не устоял Миша Ботвинник перед малахитовой самкой богомола, да будет ему земля пухом… Видать, не панацея это – боевое НЛП.

В рассказе "Пространство Фридмана" пародируется уже не смесь общака с психологическими техниками, а смесь науки с современным российским бизнесом: ставится эксперимент, выявляющий возможность попадания в иное измерение. Причем, зависит эта возможность от количества дензнаков, которым может обладать подопытный бизнесмен (баблонавт). Свыше какой-то суммы – и ууух, вот она, "черная дыра". И если в "Кариатидах" со вкусом пародируется то, что классик назвал "смесью французского с нижегородским", то в "Пространстве Фридмана" Пелевин весело подпрыгивает на костях излюбленного в академических кругах тезиса об обязательной (и неустанно требуемой от всех бедолаг-диссертантов) связи теории с практикой. Особенно забавно это воплощается у культурологов… Впрочем, и у физиков, видать, не все так просто.

Самый озорный рассказ книги – "Некромент". Он посвящен горестной судьбине генерала ГАИ (или, как теперь говорят, ГИБДД), которому было недостаточно "генералить". Он мечтал генерировать идеи. Ему хотелось внести в мировое целое лепту высокой русско-арийско-евразийской духовности – с соответствующей этикой и эстетикой, что немедленно отразилось на деятельности родного ГАИ (я по старинке, ничего?). Ох, какие это были инновации, завидки берут! Знакомо-то знакомо, но такого величия мы не видывали! От плаката "Способы маскировки татаро-монгольской и еврейской пехоты и конницы" и до подчинения ГАИ святой мученице Георгине, несчастной жертве римской колесницы: "Стоит на режимной трассе постовой с багряным бантом и портретом святой Георгины. Останавливается роскошное авто с георгиевской ленточкой… И происходит служебный разговор. А в это время георигиевская ленточка и георгиновый бант качаются друг напротив друга, словно бабочка и цветок, которые вот-вот окончательно срифмуются". В общем, генерал оказался не так просто, а с задатками. Не останавливался. Развивался под неусыпным влиянием духовного наставника Дупина (читай: Дугина), а также политтехнолога Гойды Пушистого, в коем – случайно ли? – промелькивают черты Глеба Павловского. Но сверхзадача была гораздо масштабнее – наделить резиновых "лежачих полицейских" духом, а именно "тонкими телами" юных служителей общественного порядка… Каким образом? Самым прямым. Привыкли тут, понимаешь, к экивокам… А ведь сотрудники ГАИ славятся не только выправкой и даже не только доблестью, а прямотой.