Внутренние ограничения

В неэкспериментальных областях, эффективность распределения посредством механизмов саморегулирования более сомнительна. Даже в математике, где критерии достоверности и превосходства твердо определены, проблематично решить, что является важным. Даже, когда это дает достоверные и теоретически важные результаты, всегда есть опасность того, что область исследования распадется на большое количество не связанных между собой мелких исследований. Не будучи подлежащим ограничениям естественных событий и экспериментальных инструментов, которые навязывают общепринятый набор стоящих исследований среди ученых экспериментальной науки, сообщество математиков не может обеспечить согласованность своей деятельности. Саморегулирование научного сообщества может разрушиться не только в результате истощения идей, но и в результате отсутствия критериев для сравнения достижений.

В принципе, не существует решения этих проблем. Механизм саморегулирования науки не может обеспечить постоянное генерирование новых идей, а в условиях отсутствия таких критериев релевантности, которые существуют только в эмпирической науке, он не может установить консенсус в отношении целей, которые стоят изучения. Правда, что до сих пор всегда был выход. Математиков время от времени оживляли, направляя их к «прикладным» проблемам (то есть к решению теоретических проблем, вытекающих из эмпирической науки). Более того, истощение теории никогда не имело место во всех областях науки одновременно. Блокирование продвижения науки в одной области не мешало ей в то же самое время продвигаться в других областях и со временем преодолевать препятствия, обходя их.

Это, однако, не означает, что саморегулирование может решить все возможные проблемы и трудности научного сообщества. В первую очередь, нет гарантии, что то, что происходило в прошлом, также случится в будущем. В основе прогресса науки всегда лежало убеждение в неисчерпаемости природы и бесконечном запасе интересных проблем. Если предположение о неисчерпаемых возможностях верно (что, конечно, никто не может знать), вера в полезность бесконечного изучения и поиска, или решимость проводить его, может ослабеть. Неизвестно, что может послужить причиной такого положения вещей. Похоже, их упорство зависит от бесконечного появления заметных открытий, которые доказывают продолжающуюся харизматическую силу научного предприятия; это зависит также от убеждения, что научные открытия полезны и значимы для неученых точно также, как для ученых. И то и другое может подвергнуться опасности, если профессиональные научные сообщества будут полагаться исключительно на саморегулирование. Возможность того, что такое сообщество может стимулировать продолжение рутинной исследовательской работы после того, как идеи и/или таланты будут исчерпаны, могла бы пошатнуть веру в харизматическую силу науки. Стремление научного сообщества превзойти себя приводит к стремлению поднимать профессиональные стандарты все выше и выше. Неукротимое расширение профессиональной автономии ученых, не взирая на социальную пользу результатов, вполне может привести к избытку научной информации сомнительной важности и получающейся в результате потере чувства значимости.

Другим ограничением силы саморегулирования профессионального научного сообщества нужно видеть в его трудностях при принятии рациональных решений о перемещении ресурсов из одной области в другую. Обход препятствий, который делает возможным постоянный рост науки, был результатом спонтанных смещений интересов среди ученых. Когда научное исследование было недорогим и проводилось более или менее самостоятельно, смещения могли происходить методом проб и ошибок и путем отбора более успешных проб проворными молодыми учеными, а затем прыткими академическими администраторами. Такая отвлекающая реакция на выход из тупика пионеров-исследователей в центре научного сообщества имеют место на его периферии. Молодые ученые, которые еще не «не пробились наверх», студенты и администраторы, все находятся на периферии самоуправляющегося сообщества науки.

В наши дни исследование обычно требует больших средств, а управление средствами на исследование или находится в руках представителей различных научных сообществ, или оказывается под их влиянием. Перемещение денег трудно осуществить, когда это касается переводов из устойчивых областей в менее устойчивые, которые не представлены в почетных и директивных органах науки. Определенно, суждения, вынесенные в рамках различных секторов научного сообщества, это не то, что необходимо, так как эффективное общение и справедливое суждение существуют только в рамках определенной области. Нельзя сравнивать разные специализированные области. Биолог не сможет судить о достижениях физика и наоборот. Поэтому бессмысленно говорить, что распределение финансов для различных областей должно происходить согласно относительной важности, придаваемой им научным сообществом, поскольку не существует совокупности знаний и мнений в рамках более широкого научного сообщества для того, чтобы сравнивать различные области. И чем более профессиональны различные научные сообщества, тем труднее прийти к решению, которое предусматривает сравнение отдельных областей исследования.¹⁷

Большая часть научной работы поддерживается из-за ожиданий социальных выгод, таких как поправленное здоровье, более высокая производительность и т.п. Исследования, относящиеся к здоровью, сельскому хозяйству и обрабатывающей отрасли промышленности получают большую поддержку, чем исследования, которые не имеют такую очевидную связь с социальным благополучием, экономическим ростом или военной боеспособностью.

Нельзя однозначно объяснить, почему поддерживаются такого рода исследования, поскольку до сегодняшнего дня было невозможно определить, является ли прибыль, которую получает инвестор от вложения в прикладные исследования, такой же, как если бы он использовал свой капитал по-другому. Тем не менее, поддержка продолжается, так как вероятность убежденности в том, что в глобальном масштабе и в течение длительного периода времени человечество извлекло материальную, а не только познавательную или культурную пользу из исследований. Из-за неопределенности соотношения между вложением в исследования и отдачей от вложения, попытки определить сумму расходов на исследование на основе рекомендаций научного сообщества, с тем, чтобы все квалифицированные исследователи или все многообещающие исследовательские проекты получили поддержку, могут только поставить под сомнение убежденность в пользе науки. В лучшем случае, такие рекомендации завершаются потенциально полезными открытиями. Но этого не достаточно. Потенциально полезное открытие, чтобы стать по-настоящему полезным, должно отвечать таким требованиям, как практическая пригодность и высокое положение в принятой шкале социальных приоритетов. Ничто из того не может быт установлено посредством механизмов саморегулирования научного сообщества.

Сейчас я берусь ответить на вопрос, который я задал в начале этой работы – вопрос, почему ученым предоставили привилегию корпоративной автономии. Первоначальной целью этой автономии было не предоставление экономической привилегии, поскольку в семнадцатом и восемнадцатом веках научная деятельность не была оплачиваемым занятием. Не было это и попыткой получить корпоративные возможности ученых принимать решения, имеющие законную силу, в области их интеллектуальных интересов, так как ученые были убеждены, и не без оснований, что истинность и достоверность научных открытий может быть установлена только интеллектуальными властями, и никакими другими. Научное сообщество видело себя как саморегулирующуюся группу, которая может сочетать интеллектуальную свободу с ответственностью, дисциплиной и единодушием.

Корпоративные привилегии были нужны, чтобы защитить науку от политического и религиозного вмешательства, а некоторая корпоративная организация была нужна, чтобы представить науку обывательскому обществу и служить как структура для общения, оценки и вознаграждения за научные достижения. Конечно, корпоративными привилегиями можно было злоупотребить в эгоистических целях. Такое случалось в обществах, где корпоративные привилегии создавали институциональную границу, отделяющую научную элиту от рядовых ученых.

В наши дни научный профессионализм устранил многие оскорбляющие несправедливостью аспекты институционального различия между элитой и рядовыми учеными и, возможно, повысил эффективность процессов коммуникации и оценки в научном сообществе в целом. Эта профессиональная система науки предоставила соответствующий набор институтов для научного саморегулирования. Свидетельством этого является то, что ее введение значительной степени равенства и демократии не помешало, а даже стимулировало использование харизматической силы научного творчества и передачу лидерства в научном сообществе в руки тех, кто обладает этой харизматической силой.

Научный профессионализм также был эффективным средством обеспечения финансов для исследований. Но с ростом поддержки науки со стороны правительства в большом масштабе научный профессионализм, возможно, стал слишком успешным для его дальнейшей жизнеспособности. Удовлетворение притязания профессии на автономность в распределение фондов для исследований и на влияние при принятии решений, касающихся общей суммы, дали в руки профессии такие возможности, каких у нее никогда раньше не было. Вместо того, чтобы зависеть от благоприятного отзыва и доброй воли президентов университетов, студентов, промышленников-филантропов и других потенциальных бенефициаров науки, власть перешла к представителям научного сообщества. Сейчас они обладают огромной властью в распределении очень больших сумм для исследований в университетах, влиянием при распределении контрактов на исследования с промышленными предприятиями, при выделении стипендий и распределении рабочих мест студентам-выпускникам и другим ученым.

В целом, эта власть, возможно, использовалась мудро. На многих этапах распределения фондов (особенно при распределении фондов в рамках интеллектуально процветающих областей), деятельность саморегулирования научного сообщества вылилась в эффективное руководство. Однако, когда речь шла о застойных областях или о задаче переместить ресурсы из одной области в другую, это руководство оказывалось намного менее эффективным. Если бы научное сообщество обладало меньшей властью принимать решения по своим собственным делам, ему, возможно, пришлось бы легче, когда инвестирование науки замедлялось.

Очевидно, что механизмы саморегулирования научного сообщества не могут предложить какого-то универсального руководства для принятия решений, касающихся общих расходов средств на науку. Даже если бы общественность имела четкое представление о внутреннем потенциале каждой научной области в плане открытия новых и полезных знаний при условиях, преобладающих в обществе в определенное время, так, чтобы не было никакого риска напрасной траты вложенных денег, все равно этого было бы недостаточно. Окончательное решение можно было бы принять только на основе суждения о ценности нового знания и различного применения научного знания по сравнению с другими альтернативными социальными целями. Такое решение значительно повышает юрисдикцию и компетенцию механизмов саморегулирования научного сообщества. Поэтому попытки научного сообщества монополизировать социальные решения в отношении науки могли бы, в конечном счете, оказаться обреченными на провал, как попытки духовенства великих религий контролировать ход религиозной восприимчивости и религиозных верований.

Профессиональный дух науки выработал стремление контролировать все условия, которые считаются необходимыми для продолжающегося роста науки; в недавнем прошлом обязательно нужно было принимать более дифференцированный подход, который делает различия между такими условиями. Полная, или почти полная, профессиональная автономия теперь была сведена к распределению фондов для различных проектов в рамках определенных сфер фундаментального исследования и к способам расходования средств, выделенных на исследование. При принятии других решений представители научного сообщества могут выступать только как эксперты-консультанты, как выразители ценностей и профессиональных интересов науки.

Таким образом, при определении общих расходов на фундаментальные исследования правительственными и другими органами, функцией, которую могут осуществить только ученые является определение верхнего предела финансовых средств, которые могут быть потрачены на исследование без чрезмерного риска напрасной траты (с точки зрения современного положения дел и наличия научных кадров) и самого низкого предела, необходимого для поддержания определенных научных возможностей. А во всем остальном ученые могут только просить и отстаивать максимальные расходы между двумя этими пределами.

Научное сообщество не должно пытаться выступать в качестве тот, кто ведает распределением денежных средств между различными областями. Как показал доктор Alvin Weinberg, ¹⁸ чисто научные соображения не дают всех критериев, необходимых для рационального выбора между альтернативными областями. Более того, поскольку активные ученые работают в определенных областях, вряд ли они обладают независимым суждением обо всей области науки, и объективностью, необходимой для такого выбора. Исторические прецеденты указывают на то, что президенты университетов и другие академические администраторы, а также профессиональные порывы студентов сыграли очень важную роль в этом отношении. Контроль над распределением фондов между отраслями центральными консультативными органами, представляющими сообщество ученых, занятых в исследовании, вполне могли бы лишить университетских администраторов и, в определенной степени, студентов, влияния в научном выборе. ¹⁹

Наконец, научное сообщество должно опасаться тенденции указывать направления для отраслей науки, направленных на решение конкретной проблемы. Разумеется, распространение идеи, что наука может быть орудием при решении практических проблем, всегда была важной частью риторики ученых. В целом, аргумент верный и справедливый. Является логичным и то, что ученые должны предлагать возможное применение научных открытий.

Роль, которую научное сообщество может играть в прикладной науке, значительно отличается от его роли в фундаментальной науке.²⁰ В настоящее время научное сообщество обладает полной компетенцией (и только научное сообщество обладает компетенцией) оценивать результаты исследования. Более того, в рамках определенной отрасли (особенно в прогрессивных областях), ведущие члены какого-либо определенного научного сообщества, скорее всего, оказываются в лучшем положении, чем кто-либо еще, так как они в курсе того, как оценивается научный потенциал людей и проектов.

Однако, когда речь идет о прикладной науке, научное сообщество способно не более, чем другие должным образом судить о практических результатах исследования или определить практический потенциал инициаторов и проектов. Иногда оно даже способно сделать это, меньше, чем другие. “Watt”, “Edison” или даже “Siemens”, возможно, не прошли бы тщательную проверку представителей научного органа. И даже Пастер (Pasteur), который, возможно, сам лично прошел строгую проверку, вероятно, не смог бы получить одобрение своих проектов.

Конечно, есть и обратные примеры, такие как производство атомной бомбы, компьютеров, электронного оборудования и некоторые области химии, где именно ученые предвидели некоторые практические результаты. Но даже в этих областях научного воображения и знания было недостаточно. Только в сочетании с технологическим мастерством, организационным талантом, экономической предприимчивостью и финансовой компетентностью результаты приобрели практическую ценность.

1. 
   A.M.Carr-Saunders and P.A.Wilson, The Professions (Oxford: Clarendon Press, 1933).
   
2. 
   Edward Shils, “The Profession of Science”, The Advancement of Science (June 1968): 469-79.
   
3. 
   Joseph Ben-David, The Scientist’s Role in Society: A Comparative Study (Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1971), pp. 45-74.
   
4. 
   Robert K.Merton, Priorities in Scientific Discovery,” American Sociological Review 22 (December 1954): 635-59, Harriet Zuckerman and Robert K.Merton, “Patterns of Evaluation of Science: Institutionalisation, Structure and Functions of the Referee System,” Minerva 9, 1 (January 1971): 66-100.
   
5. 
   R.F.Jones, Ancients and Moderns: A Study of the Rise of the Scientific Movement in Seventeenth-Century England (St.Louis: Washington University Press, 2d ed., 1961)
   
6. 
   Richard Westfall, Science and Religion in Seventeenth-Century England (New Haven: Yale University Press, 1958).
   
7. 
   William Letwin, The Origins of Scientific Economies (Garden City, N.Y.: Anchor Books, Doubleday&Co., 1965), pp. 187-92, 205-20.
   
8. 
   Harcourt Brown. Scientific Organizations in 17-th Century France (1620-1680) (Baltimore: Williams and Wilkins, 1934); Dorothy Stimson, Scientists and Amateurs (London: Sigma Books, 1949) and Roger Hahn, The Anatomy of a Scientific Institution: The Paris Academy of Sciences, 1666-1803 (Berkely, Los Angeles, London: University of California Press. 1971).
   
9. 
   Maurice Crosland. The Society of Arceuil: A View of French Science at the Time of Napoleon I (London: Heinemann, 1967) and Maurice Crosland (ed), Science in France in the Revolutionaty Era Described by Thomas Bugge (Cambridge and London: MIT Press, 1969).
   
10. 
    Конечно было признание посредством премий и выборов в Институт, но эти награды появились намного позже, чем неформальное признание ученого его современниками и общественностью.
    
11. 
    Friedrich Paulsen, Die deutschen Universitaten und das Universitatsstudium (Hildesheim: Georg Olm, 1966).
    
12. 
    Laurence R.Veysey, The Emergence of the American University (Chicago and London: University of Chicago Press, 1965), pp. 149-79, 313-14, 418-23.
    
13. 
    D.S.L.Cardwell, The Organization of Science in England in the Nineteenth Century (London: Heinemann, 1957).
    
14. 
    Max Weber, op.cit., pp.129-33.
    
15. 
    Robert Gilpin and Christopher Wright (eds.), Scientists and National Policy Making (New York and London: Columbia University Press, 1964); Don K.Price, The Scientific Estate (Cambridge: The Belknap Press of the Harvard University Press, 1965).
    
16. 
    Michael Polanyi, The Logic of Liberty (London: Routledge and Kegan Paul, 1951), pp.53-57, and Edward Shils, “Scientific Community: Thoughts After Hamburg,” Bulletin of the Atomic Scientists 10 (May 1954): 151-55.
    
17. 
    Don K.Price, op.cit.: The National Academy of Sciences, Basic Research and National Goals: A Report to the Committee on Science and Astronautics, U.S. House of Representatives (Washington, D.C.: U.S. Government Printing Office, 1965).
    
18. 
    Alvin M. Winberg, op.cit., pp.65-84.
    
19. 
    R.Stephen Turner, op.cit., A.Zloczower, op.cit., and Joseph Ben-David, American Higher Education: Directions Old and New (New York: McGraw-Hill, 19710, pp. 25-47, 87-109.
    
20. 
    Я намеренно избегаю использовать термин «прикладное исследование, так как это определение двусмысленно.