Мы отвергаем мысли и чувства, связанные с обидой, ревностью, злобой, упрямством, глупостью, стыдом, мелочностью, эгоизмом, склонностью преувеличивать, замкнутостью и т.д. Слышать все это от других также трудно.

Мы не делимся своими соображениями друг с другом, чтобы прийти к соглашению, возможно, мы не хотим отступаться от своего мнения и идти на компромисс. А может быть, потому, что всякий раз, когда мы делали это в детстве, нас наказывали, стыдили, игнорировали, обижали, обзывали глупыми и упрямыми, а затем оставляли страдать в одиночестве. Теперь эту боль слишком трудно выпустить наружу.

Мы не задаем друг другу некоторых вопросов, чтобы не получить отпор или из страха показаться глупыми. Мы не хотим услышать ответы, которые заставят нас страдать. При этом мы боимся обнаружить собственные, глубоко спрятанные секреты, которые могут причинить нам боль. Мы можем осознать, как плохо поступали или несправедливо относились к кому-то. Такие переживания оказываются слишком болезненными, чтобы находиться в сознании и сердце.

Мы можем не принимать различий между нами и нашими близкими, потому что просто непереносимо признать, что жена, муж, отец или брат “такие”, что они черствые, наивные, нерешительные, глупые, противные, узколобые или эгоистичные. Зачем нам знать об этом? Такое осознавание может оказаться просто бедствием, оно причиняет слишком сильную боль.

Зачем нам бороться за что-то, если мы постоянно “пропадаем” в своем прошлом, где были слишком слабыми или неуклюжими и не могли противостоять родителям, сестрам или братьям, жене или мужу? Зачем нам сближаться с другими, если когда-то в прошлом нас обозвали “эгоистичными”? Зачем нам бороться за что-то, если нас все равно перехитрят и сделают по-своему? И зачем нам отстаивать свое мнение, если в прошлом наш голос не слышали, не понимали или не брали в расчет?

Список наших неосознанных отказов бесконечен. В нас живет несчетное количество отторгнутых переживаний и разочарований. Наше неосознанное “я” несет в себе одни лишь травмы.
Сопротивление контакту
Легко говорить о личностном росте как о замечательном процессе, освобождающем и расширяющем сознание человека. Однако не так легко увидеть, что происходит на самом деле, и не так легко нести ответственность за то, что сделал или не сделал. Жизнь с осознанием неизбежных потерь своих близких и своего собственного ухода часто просто непереносима. Полное осознавание – тяжкое бремя. И, тем не менее, знание – это благо, даже если оно причиняет боль¹. Не удивительно, что большинство из нас частично спит. Такое “сонное бодрствование” является способом защиты от мировой скорби. На языке гештальт-терапии мы называем это явление сопротивлением контакту или сопротивлением осознаванию. Таким образом, сопротивление – это тип контакта, который позволяет человеку избегать прямого контакта в угоду сохранению контакта с чем-то другим. Несознавание становится для организма “меньшим из двух зол”. Однако я хотел бы представить вам и традиционное определение сопротивления как динамическую форму избегания контакта и осознавания².

Мы никогда не будем одиноки в своем сопротивлении. Оно развивается в нашем детстве вместе с нашей семьей и распространяется на наши актуальные взаимоотношения с людьми. Для сопротивления нужны по крайней мере двое, а в блокаде сознания может принимать участие вся семья. Сопротивление работает как адаптивный механизм выживания. Оно принимается и развивается сознательно или бессознательно в домашней среде и бывает как врожденным, так и приобретенным.

К сожалению, сопротивление рассматривается обычно как некое дополнение к отвержению. Мы можем сопротивляться определенному способу поведения, идеям, отношениям или какому-то взгляду на вещи, однако сами мы воспринимаем это как действие, направленное на охрану, поддержание и усиление собственного "я” и нашей психологической целостности. А что мы сами думаем о своем сопротивлении изменениям? Быть может, мы отстаиваем свой внутренний мир? Это и есть феноменологическое определение сопротивления – определение, которое делает ударение на ценности внутренней жизни человека, его собственных переживаний.

Здесь мне бы хотелось сделать несколько существенных замечаний. Процесс нашего существования постоянно сопровождается изменчивыми состояниями наших потребностей и цикла их фрустрации/удовлетворения. Обладая очень сложным и легко программируемым организмом, мы можем научиться блокировать удовлетворение потребности. Блокирование может происходить на любом уровне процесса “заглатывания” и усвоения, включая сенсорный аппарат, железы и другие внутренние органы, мышцы и такие жизненно важные процессы, как дыхание. Блокирование происходит также и на корковом уровне в форме размышлений, навязчивых идей и повторяющихся стереотипных мыслей. В этом и заключается фиксация. Фиксация блокирует поступательное развитие организма. Всю психопатологию можно рассматривать как обширное и хроническое прерывание пространственно-временного процесса, с помощью которого организм легко движется к достижению всего спектра своих потребностей. Уродливое поведение имеет свои особые характеристики, то, что кажется нам “болезнью”, на самом деле является состоянием, которое приспосабливается к блокаде.

Несмотря на то, что человеческий организм так сложен, его составляющие – нейроны и другие клетки – дискретны и ограничены. Прочность человека определяется степенью его управляемости, обусловленности и способности систематически хранить получаемую информацию. Организм склонен навсегда сохранять свою функциональную стабильность. Однако на другом полюсе живет стремление организма к изменениям.

С одной стороны, человеческий организм склонен к привычному, повторяющему поведению, с другой – он постоянно сражается за улучшение своей участи. Большая часть нашей энергии уходит на напряжение между этими двумя противоборствующими силами. Любая технология, которая намерена изменить поведение человека, непременно столкнется с тем, что в основе любого поведения будет лежать сопротивление. С чем бы мы ни сталкивались – с сопротивляющейся или сотрудничающей стороной организма, – сопротивление свидетельствует о том, что у нас есть тенденция двигаться по направлению к мотивационному центру. Все части и силы организма структурно и функционально соединены вместе таким образом, чтобы каждую минуту стремиться к ощущению целостности.
Виды сопротивления
В главе 4, посвященной интерактивному циклу, я описал процессы, происходящие с людьми на оптимальном уровне, когда они чувствуют, “проживают” и завершают любое событие. Я также затронул тему сопротивления, которое теперь буду рассматривать очень подробно, с особым вниманием к его интерактивному и функциональному аспектам. Интерактивное сопротивление, в первую очередь, прерывает процесс в различных фазах интерактивного цикла. В этом случае супружеская пара или семья не может участвовать в беседе, не в состоянии осуществить задуманное дело или получить удовлетворение от завершения начатого, не может двигаться к чему-то новому. Давайте рассмотрим все возможные способы достижения неосознанной блокады на каждой фазе цикла.

В начале фазы осознавания чувства организуются в определенные переживания двух людей. Люди слышат голоса друг друга, могут ощущать взаимные прикосновения, чувствовать запах и даже вкус другого, если находятся в тесном соприкосновении. С помощью таких стимулов включается осознавание: появляются и распознаются потребности, чувства выходят из фона и становятся фигурой внимания, а идеи развиваются и позже дают о себе знать.

Сопротивление, возникающее в чувственной фазе цикла, называется десенсибилизацией³*. [[[[*Снижение или блокирование чувствительности.]. В этом случае люди рассеянно смотрят друг на друга, слушают реплики собеседника поверхностно или не слушают вовсе. Они либо избегают прикасаться друг к другу, либо, прикасаясь, блокируют ощущения в своем теле, сознании и сердце. Острота контакта исчезает еще прежде, чем появляется возможность понять друг друга.

Застревая на раннем этапе интерактивного цикла, супруги или семья начинают скучать, чувствовать раздражение, свою эмоциональную и интеллектуальную отстраненность от происходящего. Супружеская пара или члены семьи не побуждают друг друга к общению, они лишь присоединяются к всеобщей домашней скуке и раздражению. Они принимают скуку как способ жить вместе, не называя это скукой, считая ее чем-то вроде “серости”, наполняя ее, к примеру, цветным экраном телевизора или чем-то другим отвлекающим. Система перестает ценить выражения чувств и мыслей. Она проживает свою скучную жизнь и чувствует безопасность, накрепко заключая себя в узкие рамки индивидуальных границ.

Десенсибилизированные семьи или пары стараются не травмировать друг друга и оберегают самих себя от вторжения извне, переставая чувствовать. Они добиваются этого ценой неосознавания того, что теряют в своей жизни.

Главным видом сопротивления в фазе осознавания является проекция. Проекция существует, когда один человек, не задавая вопросов, воссоздает информацию о другом. Другой не сообщает эту информацию, но и не опровергает проецируемую. Например, человек, создающий проекцию, может сказать: “Ты, наверное, голоден. Я приготовлю еду”; или: “Ты, наверное, замерзла. Я включу отопление”. Для проекции необходимо наличие другого человека, который не дает информацию о себе и позволяет другому “додумывать” за него. Этот человек не скажет: “Нет, я не замерзла”; или: “Я совсем не голоден”, такие люди не испытывают желания прояснить ситуацию.

В жизни проективных семей или супружеских пар чаще всего отсутствует синхронность: тот, кто склонен к проекции, движется быстрее, а тот, кто является объектом проекции, заторможен и реагирует замедленно, всегда бесстрастен и терпелив. Если я спрошу вас: “Не голодны ли вы?”, а вам понадобится много времени, чтобы это обдумать, я стану проявлять нетерпение и могу не дождаться вашего ответа. Если вы достаточно долго ждете и не хотите решить, чего же вы на самом деле хотите, я заполню эту брешь по своему усмотрению. Я живу в более быстром темпе, нежели вы, и не могу сказать: “Похоже, тебе нужно время подумать. Хорошо, я подожду, пока ты примешь решение”. Поэтому склонный к проекции человек поторопится сказать: “Ну ладно, давай обедать!”

Когда вы проецируете свои переживания на другого, вы делаете некоторые предположения, и если вы оказываетесь не правы, то можете попробовать еще раз. Когда, наконец, ваши предположения оказываются правильными, оба человека могут двигаться дальше. Если один человек начинает спрашивать другого: “Ты голоден?”, а другой ничего внятного не отвечает, первому подчас ничего не остается, как самому принять решение готовить еду или идти куда-нибудь обедать. Но если принятие решения за другого становится хроническим, эти двое останавливаются в своем развитии и между ними никогда не происходит ничего нового.

Проекции имеют тенденцию повторяться, потому что желания другого человек заменяет своими. Отношения между членами семьи, мужем и женой становятся стереотипными, безжизненными, с небогатым набором вариантов. Как правило, у супругов или семей, поддерживающих проективный стиль жизни, есть “хваткий” лидер и пассивные равнодушные последователи. Такие отношения не предполагают никаких споров или живых обсуждений. Однако молчаливые соглашатели могут накапливать возмущение и проявлять его в неожиданных вспышках неудержимого гнева.

Если между членами такой семьи и существует согласие, оно оказывается слабым, безжизненным и все происходящее в семье воспринимается и ценится лишь частично: они идут в ресторан, в то время как один из них не голоден; приглашают в гости двоюродного брата, которого кто-то не любит, и при этом кто-то третий вообще предпочел бы пойти в кино. Очевидно, что такой семейный “праздник” в лучшем случае обернется большой скукой, а в худшем – мучением. Аналогичный сценарий можно распространить на любые другие семейные решения или действия. Здесь проблема заключается в нарушении процесса совместной жизни, а не в содержании происходящего.

Самый ленивый способ сопротивления осознаванию – интроекция. В этом случае одна сторона насильно “скармливает” другой идеи или решения, а другая "заглатывает" все это целиком, не "прожевывая". Интроекция предполагает очень небольшие затраты энергии по сравнению с тем количеством энергии, которая нужна для того, чтобы задавать вопросы или приводить встречные аргументы. Усилия, необходимые для того, чтобы действительно прийти к общему мнению, требуют времени и энергии. Когда человек заранее соглашается со всем, что ему предлагают, он почти не тратит энергии.

Так же, как и проекция, интроекция избегает дискуссий. В интроективной семье принято жить по старым правилам и не придумывать новых. В таких семьях процветает апатия и безынициативность. Стабильно суженное осознавание дает членам семьи или супругам обманчивое чувство безопасности. Конформность к установленным правилам порождает нечто вроде семейной летаргии. Это может происходить как со всей системой и с ее внутренними субсистемами, так и с отдельными членами этих образований. Люди в таких системах склонны подчиняться авторитету. Они могут повторять, к примеру, суждения из средств массовой информации или других официальных источников. Они стремятся жить “правильно”, в соответствии с уже установленными общественными нормам, не делая никаких творческих усилий и не высказывая никаких независимых суждений. Они, как правило, придерживаются общих стандартов. Если они устраиваются на работу, то в первую очередь озабочены правилами поведения. Их прежде всего беспокоит, “что подумает шеф”, они не думают о принятии собственного решения, потому что “правильное решение” и есть “то, что подумает шеф”. Они становятся хорошими чиновниками, солдатами и “жертвами рекламы”.

Такая внутренняя борьба часто локализуется в мышцах, голосовых связках или других частях тела, которые потенциально могут быть выразителями тех или иных чувств. Люди несут в своем теле застывшую энергию, зарабатывая при этом множество соматических симптомов. Им кажется опасным позволить другому переживать или предложить другому помочь выйти из затруднительного положения. Таким людям легче укрыться за работой, алкоголем или наркотиками, чем открыто взглянуть в лицо родителям, мужу или жене, сестре или брату.

Члены ретрофлективной семьи или супружеской пары изолированы друг от друга. Они не делятся друг с другом своими обидами или болью и не предлагают свое тепло или утешение. Их личные границы малоподвижны. Они слишком заботятся о собственной независимости, каждый живет сам по себе, замкнутый в своем одиночестве. Самодостаточность в таких семейных системах ценится больше, чем общительность.

Субсистемы в ретрофлективных семьях в целом имеют схожие характеристики. Границы подобных систем непросто пересечь. Таким людям нелегко попросить помощи у соседей, друзей или терапевта. С такой же неохотой они откликаются на зов людей из внешнего мира. Они редко ходят на вечеринки, посещают общественные места. Члены семьи стараются спрятать себя в психологической крепости.

Легко себе представить, какие системы удерживают свою энергию в случае фрустрации. Контакт между членами семьи сведен к минимуму, они почти не делятся друг с другом значимым или личным. Кроме того, они изолированы от окружающего их сообщества людей. Члены таких семейных систем живут “за семью печатями” как по отношению к миру, так и по отношению друг к другу. Мать говорит детям: “Не говорите об этом отцу”, а сестры и братья утаивают друг от друга свои секреты. Взрослые не делятся с детьми своими чувствами, мыслями или планами. Дети стараются не задавать взрослым лишних вопросов. Интеллектуальный климат в этих семьях бывает унылым и неинтересным. При этом, как это часто бывает, их личные признания отправляются в дневники или иное тайное творчество. Для таких систем характерны болезни, чувство вины и другое деструктивное поведение. Тем не менее, на людях у них всегда все в порядке. За чувство безопасности и автономности они платят дорогой ценой хронического одиночества⁴.

Такие люди обычно принадлежат к “сильному и молчаливому” типу личности и ценят собственную автономность. Они редко присоединяются к каким-нибудь командам, союзам или объединениям, так как им не свойственно выражать свое мнение вслух. Их непроницаемое выражение лица не позволяет понять, что они знают и о чем думают. Они живут так, как будто находятся в постоянном противоборстве со всем миром.

Конфлюенция, или слияние – совсем другой вид сопротивления. Это явление характерно для фаз осознавания, разрешения и выхода интерактивного цикла. Конфлюенция является основным способом непрятия различий между людьми. В фазе осознавания люди, не оглядываясь, приходят к соглашению, даже не обсуждая мнения друг друга. Похожая ситуация возникает и в фазе разрешения, где требуется различение и разделение каждого голоса.

Конфлюентные семьи также имеют тенденцию к ретрофлексии. Как и при ретрофлексии, они слабо руководствуются соображениями друг друга и не отличаются искренностью. В таких семья царит род интеллектуальной лени, когда люди не желают думать всерьез о том, что говорится вокруг. Они могут легко согласиться с едва “пропеченной” идеей, которая при близком рассмотрении может не иметь никакого смысла. Любовь к ближнему – такая работа, которая предполагает несогласие друг с другом, а в результате дает им возможность прийти к лучшим и свежим решениям. Конфлюенция всегда препятствует таким совместным усилиям и тем самым препятствует возникновению опыта совместной жизни и любви. Энергия в таких системах нейтрализуется.

Конфлюентные и дифлективные семьи не делают ничего, чтобы могло привести к настоящей близости, возникающей в результате взаимного противостояния, когда люди настаивают на том, чтобы быть услышанными, провоцируют друг друга на агрессию или симпатию, спорят, принимают или не принимают чью-то сторону в решении сложных проблем. Дифлексию и конфлюенцию характеризуют стереотипные выражения любви, в которой нет доверия, потому что оно никогда не подвергается испытаниям. Люди в таких семьях не могут полностью считаться друг с другом или чувствовать настоящую солидарность в своем маленьком сообществе.

В последней части цикла, фазе выхода, членам конфлюентной семьи или супругам трудно отпустить друг друга. Они “прилипают друг к другу”, “повисают на шее”, так как боятся малейшего разделения. Им страшно оказаться без опоры. Существуют служащие, например агенты по продаже или рекламе, которым платят за то, что они умеют манипулировать своей любезностью и услужливостью. Таких людей обычно называют соглашателями, они настолько сильны в своих дипломатических качествах, насколько боятся конфликтов. И естественно, что стремление к слиянию обычно возникает у людей, которые настолько незащищены или не осознают своей силы, что боятся любого воздействия извне.

Теперь, внимательно вглядевшись в различные проявления сопротивления, мы можем заметить, что сопротивление служит защитой от душевной боли, травмы, дискомфорта, тяжелых столкновений и отвержения. Вместе с тем мы видим, какую цену приходится за это платить: безразличие, интеллектуальная скудость, энергетическое истощение, депрессия, утрата чувства юмора и веселья, чувство неудовлетворенности – вот что характерно для различных форм сопротивления (см. табл. 6.1).

Таблица 6.1. Общие определения: сопротивление, сотрудничество, поддержка
А: Фаза/ модель/ сопротивление

Возбуждение/десенсибилизация

Осознавание/проекция

Энергия/интроекция

Действие/ретрофлексия

Контакт/дифлексия

Разрешение/конфлюенция

Выход/конфлюенция

Блокирование чувств с помощью ослабления рецепторов, включая избирательный слух, тактильное бесчувствие, неспособность различать слабые или даже очевидные качества других. Результаты: скука и отсутствие интересов.

Приписывание другим своих собственных мыслей, чувств, убеждений и т.д. Результаты: внутренние переживания воспринимаются так, как будто они принадлежат другому.

Принятие идей, информации, ценностей, убеждений и т.д. без различения. Поведение, при котором человек считает, что он “должен” действовать, не задавая вопросов. Результаты: идентификация с окружающей средой и нивелирование собственного "я”.

Поворот энергии вовнутрь. Человек делает с собой то, что хотел бы сделать с другим или с окружающей средой. Избегание агрессии или проявлений недовольства. Сохранение самодостаточности, а по сути — насилие. Результаты: самодеструктивное поведение, болезни и чувство вины.

Уход в сторону от собственных или чужих чувств с помощью отклонения внимания от такого контакта. Снижение напряжения или внимания к контакту.

Размывание границ между собой и другими или окружающей средой. Отказ от различения и отъединения собственного "я”.

Трудности, возникающие в тот момент, когда нужно дать другому уйти - “зависание” на контакте без учета энергии, необходимой для переживания контакта.

Поддержание сниженных стимулов из окружающей среды; принятие скуки как должного.

(а) Человек, склонный к проекции; (б) реципиент, который может (1) предложить мало информации и ограничивает попытки получить ее; (2) принимает проекцию без протестов.

(а) Человек, склонный к интроекции; (б) донор, который насильно “скармливает” мнения, инструкции и т.п. своему реципиенту. Может сопротивляться усилиям по деструкции и ассимиляции, например, с помощью убеждения.

Принятие соматизации эмоций/возбуждения без различения (например, гнев, направленный вовнутрь, вызывает головную боль). Члены семейной системы ничего не предлагают. Никто ни о чем не просит.

Принятие уклонения; удовлетворение “незавершенным действием”. Желание начать новое дело, не завершив старое.

Отдельное существование непереносимо; “повисание” на другом; согласие находиться постоянно вместе.

Партнеры испытывают тревогу перед разъединением и не могут отпустить друг друга; они боятся отделения и различения; слишком долгое рукопожатие - “мертвые руки”.

Отсутствие стимулирующих культурных характеристик системы; обесценивание/страх возбуждения.

Ограниченное общение и язык; обесценивание обсуждений; никакого обмена осознаванием.

Важность привычного поведения со слабыми требованиями к современной системе ценностей, отвечающей актуальной ситуации. Отсутствует энергия для отбора.

Переоценка самодостаточности и межличностных границ; поддержка системы и усиление физических симптомов как выражения чувств.

Подкрепление посторонних тем для контакта; болезненная охрана границ, что позволяет ограничить контакт внутри системы; обесценивание конфликта внутри системы; словарь системы не содержит конфликтных слов, таких, например, как спор, ссора, обида и т.п.

У системы отсутствует опыт разрешения; системные механизмы, или ритуалы, противостоят агрессии или несогласию. Ценность: “Не расшатывай лодку”.

Система, в которой пассивности и спокойствию противостоят ритуалы и процесс, который отрезает их, например, долгие обсуждения, пока не будет достигнуто единообразие мнений.

____________________________________________________________

Источник: Все права на представленные материалы принадлежат Lester P. Wyman, Ph.D. Copyright 1981, Gestalt Institute of Cliveland, Inc.

Отцу семейства сорок три года, он преподаватель, а матери сорок два, она врач. У них трое сыновей: Мэту семнадцать, он собирается поступать в колледж, Лэсу пятнадцать, он еще учится в школе, а Джерри двенадцать.

Интроекции возможны тогда, когда кому-то просто сообщают информацию, а он не задает вопросов, или кто-то обижен чем-то и принимает это, не высказывая претензий.

Решение проблемы может проходить еще несколькими способами: вы можете отрицать обиду или оправдывать ее. Вы также можете удивляться, что кто-то обиделся на вас, обесценивая сказанное другими, или, наоборот, сожалеет об этом.
Терапевт: Я хотел бы сказать вам, что просто поражен, как быстро вам удалось найти интересующую всех тему. Вы поговорили, проработали ее и пришли к согласию. Это здорово. Большинство семей не умеют так активно и быстро разрешать свои проблемы. Мне было приятно видеть, что вам это удается. А сами вы замечали, с такой легкостью вы расправляетесь с возникающими в вашей семье трудностями?
Фокусируя свое внимание на сильной стороне и состоятельности семьи, терапевт оказывает ей поддержку: “Посмотрите, какие вы хорошие! Посмотрите, как легко вам удается справляться со своими проблемами! Я поражен!” Ведь понятно, что не любая семья может позволить чужому человеку стать участником их жизни.

Но если этот человек говорит им: “Ребята, я знаю, какие вы хорошие, и все у вас получается. И если мы встретимся еще, вы должны знать: я на вашей стороне. Правда, если есть светлая сторона, значит, может быть и темная, которая вам может и не понравиться. Но я пойму и приму это”. У терапевта есть привилегия и одновременно тяжелая ноша – определять светлые и темные стороны семьи.

Первая интервенция приостанавливает процесс развития сопротивления. Она поддерживает хорошее самочувствие у участников и уводит их от противостояния. Тем самым терапевт как будто говорит: “Вы пришли сюда, чтобы посмотреть на свои недостатки, и, наверное, поэтому вы волнуетесь. Если я буду, уподобляясь вам, рассматривать оскорбления, которые вы наносите друг другу, вы почувствуете себя еще хуже. Тогда вам захочется объединиться против меня и сказать: “Мы не такие плохие, как вы думаете. Вообще-то мы хорошая семья”. Когда терапевт присоединяется к сильным сторонам семейной системы, он снижает сопротивление контакту между членами семьи, а также между ним самим и семьей. Он налаживает с ними хорошие “рабочие” отношения.

Эта интервенция также дает позитивное подкрепление семье в целом. Она призывает участников: “Продолжайте делать то, что вы делаете хорошо”. Позже, спрашивая их, о том, как легко они решают свои проблемы, терапевт побуждает семью проявить любопытство к своему интерактивному процессу.

Терапевт поддерживает сильные качества семьи, и первая интервенция проходит как простой комплимент. Она напоминает членам семьи об основных проявлениях их состоятельности – они способны называть свои проблемы и готовы их обсуждать.

Как ни странно, большинство семей не готовы принимать такие “комплименты”. Ведь они зафиксированы на своих недостатках, проблемах и неприятностях. Упоминания о сильных сторонах в поведении семьи не кажутся им уместными в подобной ситуации.

Терапевт внимательно ищет те “узкие места”, на которых семья начинает “буксовать”. Например, только ли взрослые задают вопросы? Как это выглядит – как допрос или как живой интерес? Если в семье кто-нибудь, кто не задает вопросов и не проявляет любопытства, потому что боится это делать? Есть ли в семье люди, которые могут задать вопрос, независимо от того, насколько другой готов на него ответить?

Итак, я хотел бы попросить вас подумать о том, действительно ли каждый из вас настолько волен спрашивать любого обо всем, или это не так? Мне было бы интересно, если бы вы попробовали поразмышлять об этом, если вас это вдохновляет.

Терапевт развивает тему обмена информацией между членами семьи. Насколько им легко говорить о себе? Как трудно им делиться друг с другом своими сокровенными переживаниями, ведь это связано с теми самыми “обидными выпадами”?

Далее терапевт говорит: “Удивительно, но, похоже, вы все способны задавать вопросы друг другу!” Следующий шаг – предложение провести эксперимент на уровне осознавания, чтобы убедиться в том, что они могут спрашивать каждого или говорить “что угодно”. Клиницист развивает тему, снимая ограничения, наблюдая, насколько свободна семья, и исследуя возможности появления болезненных точек, страхов и затруднений.
Мэт: Мне было легко задавать личные вопросы Лэсу и Джерри. А потом я уже стал задавать такие вопросы маме и папе.

Мать: Я пыталась понять, кому я могу задавать вопросы. Этим летом я задавала Лэсу очень много вопросов и сама много рассказывала ему о себе. С Мэтом я осторожнее, но не думаю, что это такая уж проблема. Как ты думаешь, Мэг?

Мэт: Конечно.

Отец: Я думаю, что долгое время мы не могли задавать друг другу вопросов. Я часто испытываю сомнения, когда мне хочется спросить вас о чем-то. Наверное, это как-то связано с вашими возрастными проблемами, но иногда это бывают и совершенно невинные вопросы.

Мать: Как думаете, ребята, вы задаете мне вопросы? Я что-то не припомню.

Мэт: Мне кажется, вопросы возникают, когда мы смотрим семейный альбом с фотографиями. Но я думаю, что ты имеешь в виду главный вопрос.

Отец: Довольно трудно говорить о себе: я слышу, что вы все время задаете вопросы маме, но не слышу, чтобы вы задавали их мне.

Мать: Иногда вы оба готовы пойти мне навстречу, а потом все начинается сначала. Иногда мне просто нужен ответ.
Настаивая на вопросах и обнаруживая чувства, человек отделяет себя от других. Однако спрашивая о чем-то глубоко интимном, можно оказаться назойливым и получить отпор. Здоровые семьи стараются найти баланс между любопытством и назойливостью. Мы можем сообщать просто информацию, а можем сообщать и нечто такое, что способно причинить боль. Семья и терапевт исследуют эти варианты.
Терапевт: Позвольте я продолжу свои рассуждения. Я не совсем ясно представляю себе, куда мы двигаемся, но я заметил, что все вы, похоже, легко и свободно говорите друг с другом, как сообщая о себе информацию, так и спрашивая о чем-то других. Я как будто слышу ваши реплики: “Да, мы свободно говорим, но... но... но...” И можно только предполагать, что это за “но”. Итак, позвольте мне предложить вам кое-что, а вы скажете, нужно вам это или нет.

Каждый из вас мысленно либо задает вопросы другому, которые не хотелось бы задавать, либо говорит что-то, о чем бы не хотел говорить. Просто подумайте о том, о чем вам не хотелось бы говорить, или о том, о чем не хотелось бы спрашивать. Я гарантирую: вам не придется произносить этого вслух, даже за пределами моего кабинета. Далее, подумайте о тех вопросах, которые вам хотелось бы задать кому-то, но вы не станете их задавать; или подумайте о том, что бы вам хотелось сказать о самом себе или о другом человеке, но вы не скажете этого. А затем посмотрите, сможете ли вы объяснить, почему вы этого не делаете. После вы просто скажете, почему вы можете или не можете так сделать. Не произносите ваши мысли вслух. Например, вы можете сказать: “У меня есть вопрос, который я не собираюсь тебе задавать, потому что...”

Может быть, это даст нам некоторые намеки на то, что мы упускаем. Мне кажется, в этом что-то есть. Хорошо? Как вы думаете? Понятно ли я выразился? Попробуйте подумать о том, как много вопросов или замечаний вы не могли бы произнести. Возможно, каждый из вас пятерых мог бы подумать о двух таких вопросах к двум разным людям. И если нам повезет, мы сможем послушать каждого из вас.
Эта третья интервенция после долгого выслушивания и восстановления происходящего укрепляет эксперимент. Заявляя: “Я не совсем ясно представляю себе, куда мы двигаемся” и “Вы скажете, нужно вам это или нет”, терапевт вызывает доверие прежде настороженных членов семьи. Таким образом, он дает им понять: “Я осторожно следую за вами, и это единственно возможный способ, который принесет вам пользу”. Все сомнения, сопротивление и вопросы допустимы. А затем эксперимент предлагает новую отчетливую, адресную форму, которая поддерживает личные границы участников. В то же время эксперимент исследует то, что может оказаться болезненным или трудным для членов семьи, и потому они не могут сказать или спросить об этом.

Идея эксперимента прозрачна: человек может иметь свои секреты, и если он хранит их при себе – это нормально. Быть может, очень важно в тех или иных случаях не говорить то, что может причинить другому боль, и не делать тех самых “обидных выпадов”, о которых говорит Мэт. В этом не ничего ужасного, это вполне естественно для членов семьи. Кроме того, эксперимент оставляет за участниками “безопасную возможность” все-таки сказать нечто вроде: “Да, я бы мог спросить об этом, и она (или он) с удовольствием ответили бы”. Эксперимент дает семье свободу обращения к трудным переживаниям.

В описанной беседе буквально каждый член семьи чувствует себя как потенциальная жертва насмешек или каких-то других способов издевки, и не находится никого, кто бы хотел разубедить в этом другого. Как только отец близко подступается к болезненным переживаниям Мэта, мать перебивает его своими собственными жалобами. Единственное, в чем они все признаются друг другу – в своей уязвимости.

И все-таки я услышал и другое – ваш милый стиль общения задевает за живое каждого из вас. Вы можете говорить или не говорить об этом, но как же тогда другой узнает о том, что задел другого?

Однако мы начали говорить с вами и о темных сторонах этой способности. Вы называете это “обидными выпадами” или “обидами”. Мы собираемся встретиться с вами на следующей неделе, и я предлагаю вам в течение предстоящей недели обратить внимание на то, что вызывает у вас обиду или боль. Не нужно ничего делать, менять или прерывать это состояние. Мне кажется, это не столь важно на данном этапе. Просто посмотрите, как часто (а может быть, и никогда) вы переходите границы дозволенного в обращении друг с другом. Вы можете просто поинтересоваться тем, что происходит в такие моменты, и, возможно, что-нибудь понять. Я не знаю, что вы обнаружите. Итак, каждый из вас обращает внимание на появление обиды, как она возникает, и что вы делаете с ней. Фокусируйтесь на том, что вы переживаете внутри. А потом поговорим об этом здесь. Хорошо?

Сопротивление – это избегание контакта. Но что происходит в данном случае? Может быть, это саморазрушительная блокада семьи? А может быть, сопротивление служит разным функциям?

Представьте, что вы молодой человек в семье, где принято задавать вопросы, обсуждать дела и делиться информацией. Что произойдет, если вы захотите оставить некоторые секреты при себе и не проявите энтузиазма, когда отец или мать начнут высказывать свое мнение по поводу ваших планов или мечтаний? А что, если вы боитесь насмешек или “обидных выпадов”, даже если в семье у вас не было такого опыта, но вы уже получили нечто подобное от своих одноклассников или учителей? Что вы будете делать, если ваши родители захотят, чтобы вы стали врачом, а вы собираетесь продавать безделушки на блошином рынке? А если вы родитель? Как вы будете защищать своего подрастающего ребенка от слишком сильного давления общественного мнения или от собственных грандиозных планов относительно его будущего? Как вы скажете своему повзрослевшему ребенку: “Прошу тебя, ты причиняешь мне боль, когда говоришь, что все это ерунда”?
Заключение
В финале этой главы мы увидели, каким образом сопротивление контакту в данной семье работает на различных уровнях. Всегда ли ретрофлексия так уж “плоха”? Нет, ретрофлексия является основной ценностью цивилизованного общества, а семья становится носителем этих ценностей. Ретрофлексия мешает людям обижать друг друга или причинять боль другим, говоря “горькую” правду прямо в глаза. Когда мы предвосхищаем критику со стороны родителей (братьев, сестер и учителей), так ли уж мы уходим от реальности? Проецируем ли мы в этом случае наши собственные карательные меры?

В описанной нами сессии терапевт неторопливо исследует такое поведение в семье. Возможно, свобода говорить каждому все и в любое время является сомнительным благом в данной семье. Не исключено, что Франклинам нужно учиться не только тому, как и когда задавать вопросы, но и тому, как и когда их не задавать. Все это в такой же степени касается и обмена информацией. Каждый должен спросить себя: “Хочу ли я рассказать это о себе или сказать то, что я думаю о других?” Не лишним будет представить себе реакцию других на ваше замечание или вопрос. А вдруг кто-то может обидеться, воспринять ваш вопрос, как “обидный выпад” или даже предательство?

Терапевт помогает Франклинам рассмотреть их взаимную заинтересованность, обиды или разочарование. По мере того как мы работаем с этой семьей, мы начинаем понимать, что сопротивление может стать способом фильтрования и регулирования контакта между членами семьи, чтобы он не был слишком грубым, критичным, откровенным или оскорбительным для других. Семья Франклинов начинает исследовать, какими ранимыми они могут быть, общаясь друг с другом подобным образом.

Я представил вам формальное определение сопротивления в семье или супружеской паре, а также и варианты некоторых способов регулирования контакта в данной семье. Я продемонстрировал, как можно исследовать феноменологию данной семьи и использовать возникшую тему для терапевтического эксперимента. Такого рода детальный анализ конкретной сессии должен быть полезным для терапевтов в работе с сопротивлением. Поскольку любое сопротивление переживается как прерывание на границах контакта, будет только естественным переключиться на работу по управлению личными и системными границами.

Когда бы вы ни рассматривали супружескую пару или семью, одна из ваших задач состоит в том, чтобы увидеть границы. Вы обязаны определять эти границы и уметь отступать назад. Гештальт-терапия утверждает: границы находятся там, где вы начинаете чувствовать различия. Это пространство, где есть “я” и “ты” или “мы” и “вы”, где есть контакт на границе¹.

Различия должны усилиться, прежде чем вы можете вступить в контакт: прежде чем быть вместе, я должен знать, что ты и я различны.

Границы не являются лишь абстрактной идеей — они существуют на самом деле. Конечно, мы не можем видеть их невооруженным глазом, однако мы в состоянии чувствовать их как “реальные” и “актуальные” очертания. Наши органы чувств не ощущают их непосредственно, но это не значит, что их нет. Границы определенно представляют собой энергетические поля². Вы очень хорошо можете ощутить эти границы, когда собеседник приближается к вам слишком близко и явно вторгается в ваше личное пространство. Вы хотели бы делиться своими мыслями на определенном расстоянии и в своем ритме.

Как я уже говорил в главе 3, границы могут обладать весьма различным качествами. Ретрофлексия удерживает энергетическое поле маленьким и сохраняет “плотную” границу. Проекция, напротив, выбрасывает энергию далеко вокруг, делая границы чрезвычайно тонкими. Когда вы начинаете видеть границы, обмен внутри пары или семьи перестает быть таким важным. Когда вы научитесь чувствовать границы, вы заметите их различное существование и природу: где они расположены, какая из них утрачена, какая никогда не существовала, кто вторгается в пространство, которое ему не принадлежит, а кто или что недопустимо внутри границ.
Семья Мадьяр: распознавание границ
Давайте исследуем границы уже знакомого нам семейства Мадьяр. Как мы видели в главе 5, семья Мадьяр состоит из отца, Грегора - заводского рабочего, который позже продвинулся в управляющие завода; матери, Дотти - домохозяйки; Кроме того, в семье два подростка, Тереза шестнадцати лет и Майк четырнадцати лет. Мы уже успели заметить, что эта семья построила себе безопасный рай, который стал одновременно крепостью, защищающей ее от опасного мира. Основную энергию эта семья направляет вовнутрь и лишь немного проецирует в мир. Семейные границы плотные и жесткие. Контакт с миром сведен к минимуму, к самым простым контактам на работе, в школе, с соседями.

Семья Мадьяр редко позволяет себе яркий контакт с терапевтом. Все стремятся замкнуться в себе и не подвергаться влиянию со стороны терапевта. Поначалу, получив инструкцию поговорить между собой, члены семьи с трудом принимают тот факт, что должны делать это в рамках терапии. Затем начинают разговаривать друг с другом с жесткой заданностью, даже когда попадают в тупик.

Прежде чем мы подойдем к обсуждению границы между терапевтом и семьей, было бы полезно посмотреть на внутренние границы в этом семейном анклаве. В своей основе они поделены на две слабо связанные группы: родители и дети. Рис. 7.1 показывает границы между четырьмя членами семьи, а также “жирную” границу между всей семьей и терапевтом.
Рис. 7.1. Семья Мадьяр: первоначальные границы

M F S D T

Теперь вы можете сделать вывод, что в семье порой возникают слабые субсистемы. Наиболее слабые взаимоотношения существуют между отцом и дочерью, а также матерью и сыном, но в основном контакты носят формальный характер, который определяется главной задачей – осуществлять власть над детьми. В основном отношения имеют вид ролевого взаимодействия, а не свободного и добровольного общения.

На шестой сессии терапевт начинает с того, что спокойно ждет полного внимания со стороны членов семьи Мадьяр³. Границы вырисовываются, как пистолеты перед дуэлью. Грегор и Дотти сидят рядом. На стороне Дотти, справа от матери — Тереза, Майк — за Терезой.
Терапевт: Привет, привет... Что нового произошло на этой неделе? Смогли ли вы использовать что-нибудь от нашего прошлого общения? Как насчет тебя, Майк, что нового? Ты не заметил каких-нибудь изменений после наших бесед?

(Майк отрицательно качает головой.)

Терапевт: Все в порядке. Я просто хотел узнать. А как с тобой, Тереза?

Тереза: Мы немного разговаривали с папой. Я кое о чем его попросила. Так, ничего особенного.

Терапевт: Ладно, спасибо за то, что поделилась со мной. Я рад, что вы немного постарались, пусть это даже обычный разговор с папой. Это хорошо.
Такое начало важно для формирования границ между дочерью и отцом – это наиболее слабое звено в семье. Терапевт обращает на него внимание, переходя от одного участника к другому.
Терапевт: А как вы, Грегор, с вами произошло что-нибудь новое после наших занятий? Вы помните наш разговор на прошлой неделе?

Грегор: Пожалуй, не особенно.

Терапевт: Хорошо. Я просто хотел узнать, как идут дела.

Грегор: Я был доволен. Все тихо и спокойно.

Терапевт: А как вы, Дотти?

Дотти: Да, я кое-что заметила. Когда дети хотят выйти из дома, я действительно не хочу, чтобы они уходили. Я все-таки отпускаю их, но очень неохотно. Я помню, что здесь происходило, и сказала: пусть, пусть идут. (Она гордо приподнимает подбородок и бросает на Грегора короткий взгляд.)

Терапевт: Я восхищен тем, что вы смогли сделать это. Знаю, как это трудно для вас, и я ценю то, что вы не забыли сказать мне об этом.
Дотти показывает, что она ослабила свою власть над детьми - потенциально это может быть предпосылкой для ослабления границ между родителями и детьми. Кроме того, это делает семью более открытой для общества. Глядя на лица своих пациентов, терапевт замечает, что лицо Грегора посерьезнело, Дотти затихла, а дети улыбаются друг другу.
Терапевт: А теперь, если мы все обсудили, я бы хотел, чтобы вы повернулись друг к другу и снова побеседовали между собой, так же, как на прошлой сессии. Помните: если вам понадобится моя помощь или вы почувствуете, что зашли в тупик, пожалуйста, обратитесь ко мне. Я буду наблюдать за вами, слушать вас и, если увижу что-нибудь важное, сам скажу об этом.
Терапевт помнит успешный опыт того, как семья формировала границы на предыдущей сессии: чьи границы фиксированы (между отцом и матерью) и чьи изменились (между отцом и дочерью). Терапевт хочет увидеть, что Мадьяры собираются делать на этой сессии, и ждет изменений, особенно от внутренних границ семьи.

Теперь терапевт отстраняется и готов наблюдать, как семья формирует субгруппы. Члены семьи могут “переформировать” свои границы. До сих пор терапевт общался с ними на их границе; сейчас, удаляясь от них, он начинает существовать отдельно и делает это таким образом, чтобы не отвлечь членов семьи от работы. Терапевт дает участникам ясные и четкие инструкции, а затем, возможно, даже невербально, дает им понять, что готов отделиться от них и оставаться спокойным наблюдателем. При этом можно смотреть в окно или просто принять спокойную позу.

Самый безопасный и простой контакт может произойти между Терезой и матерью. Следующий безопасный контакт предполагается у Терезы с ее братом. Тереза может сказать брату: “Я заметила, что ей легче отпускать нас. Ты тоже заметил?” Но самые большие трудности на данный момент существуют в общении Терезы с ее отцом.

Молчание продолжается. Терапевт наблюдает за Майком и Терезой, которые уже встрепенулись и готовы заговорить. Почувствовав это, терапевт поворачивается к ним.

Однако терапевт не забыл, что Грегор так и не ответил дочери на ее реплику о том, что Дотти стала предоставлять им свободу. Он принимает тактическое решение – поддержать открытую борьбу между родителями в присутствии детей, и эта цель временно достигается. Удачный момент, чтобы помочь семье переключить границы на субсистему "отец-дочь" и закончить то, что было начато.

В этой сессии мы видим, что родители формируют сильную связку друг с другом, связку, которая была очевидна присутствующим здесь детям. На следующей сессии родители смогут достичь большего взаимопонимания в своих коротких обсуждениях. Они так увлекаются беседой между собой, что дети начинают скучать и проявляют свое состояние. Во время короткой паузы дети спрашивают родителей и терапевта, не могут ли они “выйти и попить содовой”. Это можно считать хорошим признаком ослабления семейных границ. Родители и терапевт обмениваются взглядами.

Давайте вернемся к тому моменту в сессии, когда Тереза и Майк покидают кабинет, чтобы выпить содовой. Они возвращаются со своими напитками, садятся и снова начинают слушать, а позже и участвовать в обсуждении ограничений, которые связаны с их “приключениями”: что им позволено и не позволено, когда они должны возвращаться домой, нужно ли им делать уроки, прежде чем выйти из дома, и т.д. Родители относятся к детям с достоинством и чувством взаимного уважения. Все как будто довольны достигнутыми результатами. После чего терапевт делает последнюю интервенцию.

Тереза и Майк, из того, что я видел сегодня, думаю, вам ясно, что вы готовы уходить из дома и возвращаться обратно. И будете продолжать в том же духе.

M F S D T

Короче говоря, когда семейные границы становятся более подвижными, у членов семьи неминуемо возникают проблемы и трудности, связанные с активным взаимодействием с окружающей средой. Однако хочется надеяться, что в этом случае возникнет более глубокий контакт и творческое приспособление друг к другу и к окружающему миру.

Обсуждая тему границ, мы не предполагаем какого-то волшебства, просто мы говорим о том, что может сделать жизнь яснее. Работа терапевта должна быть направлена на то, чтобы определить границы вокруг субгрупп и помочь им вложить всю свою энергию в то, чем они занимаются, и не тратить ее попусту.
Границы терапевта: эффект присутствия и управление границами
Когда терапевт работает с парой или семьей, возникает момент, когда он меняет роль стороннего наблюдателя на роль присутствующего⁴. Его присутствие создает особую ауру и укрепляет четкие границы супругов или семьи. В эту минуту они понимают, что занимаются семейной терапией. Без эффекта присутствия терапевт остается просто наблюдателем, который периодически отпускает замечания.

Слова “дух или тень”* упоминаются в словаре в связи с присутствием. [[[[*В английском языке слова “spirit” и “ghost” соответствуют русскому слову “дух”. Только под словом “ghost” подразумевается “дух” в значении “привидение”.] Хотя такое определение далеко от адекватного понимания понятия присутствия. В нем есть намек на особое состояние полного пребывания здесь всем существом, телом и душой. Это способ быть с кем-то, не предпринимая никаких действий. Присутствие подразумевает полноценное пребывание здесь – открытость для всех возможностей, тогда как присущее терапевту пребывание здесь задевает глубинные струны его души. Терапевтическое присутствие является фоном, на котором может ярко расцвести фигура другого или других “я”.

Когда я ощущаю присутствие другого, то чувствую себя свободным в выражении себя. Я могу обнаружить любые нежные и ранимые части своей личности, зная, что меня примут непредвзято, без критики. Мое терапевтическое присутствие позволяет мне бороться с собственными внутренними конфликтами, противоречиями, нерешенными вопросами и парадоксами, не давая руководящих указаний или инструкций. Мое терапевтическое присутствие позволяет мне относиться к самому себе как к мудрому свидетелю.

Попробуем описать термин присутствие с помощью отрицания.

 Присутствие – не стиль.

 Присутствие – не харизма. Харизма рассчитывает на восхищение и внимание к себе, в то время как присутствие направлено на других. Харизма конкурирует с другими, а присутствие является фоном для происходящего.

 Присутствие – не религиозная покорность (которая на самом деле может быть формой тайной гордыни).

 Присутствие – не полемика. Оно не принимает чьей-то стороны, оно видит целое.
Немногие терапевты умеют просто присутствовать. Такие люди одарены этим качеством от природы. Большинство же из нас приобретают способность присутствовать с течением времени – времени, которое напоминает нам, как многому надо научиться и как мало мы знаем. Присутствие – достижимое состояние трепета перед лицом неопределенной и удивительной Вселенной. Присутствия легче достичь, если мы уже получили доказательства и подтверждение, что мы не нуждаемся в особом признании кем бы то ни было. Присутствия легче достичь, когда мы учимся быть с болью и разочарованием других людей, не защищая и не спасая их. Присутствие часто приходит, когда мы становимся закаленными жизнью взрослыми людьми, когда наши страстные желания остывают и превращаются в зрелую мудрость.

Когда мы говорим о присутствии терапевта, то имеем в виду, что он вступает в контакт с другим человеческим измерением, минуя словесную интервенцию – например, как в сессии с семейством Мадьяр. Наше терапевтическое видение в состоянии присутствия является довербальным и диффузным. Терапевт не стремится быть напористым, он молчаливо и медленно внедряется в происходящее. В этом состоянии он дышит глубоко и спокойно. Ощущение времени медлительно и соизмеримо. Его телесное “я” укреплено и осознанно. Его не беспокоит то, что он не слишком сильно увлечен содержанием истории клиентов. В тот момент, например, когда семья заходит в тупик, терапевт хранит молчание до тех пор, пока напряжение в комнате не достигает своего пика, и находит сильный и ясный выход. Семья успокаивается и не чувствует себя покинутой. В начале работы эти своевременные, ясные и хорошо организованные выходы напряжения усиливают доверие клиентов к роли и силе терапевта.

Шагая вперед, чтобы в подходящий момент высказать свои соображения и пообщаться со всеми находящимися в комнате, терапевт оставляет психологический простор для взаимодействия членов семьи. Клиенты ощущают поддержку и внимание, каждый из участников чувствует, что его услышали и увидели. Молчание терапевта так же важно для всего процесса терапевтической сессии, как и слова, которые он произносит. Молчаливое присутствие пробуждает живость в системе.

Такое молчание означает, что в разгар сессии терапевт не делает даже коротких замечаний и не отвлекает семью от выполнения их главной задачи – более полного осознавания собственного процесса существования. Когда терапевт не застревает, не отвлекает внимания участников от них самих, пространство между интервенциями полностью принадлежит семье. Присутствие и регламент придают силу каждой интервенции и поддерживают значимость терапевта как важной фигуры терапевтического процесса, в то же время клиенты чувствуют его уважение и вовлеченность.

Когда терапевта отвлекает головная боль, непредвиденные обстоятельства или мысли о том, что он вынужден усердствовать ради данной семьи, эффект присутствия снижается. Периодически это происходит с каждым из нас - просто потому, что мы тоже обычные люди.

У терапевта, как и у любой семейной системы, существует энергетическое поле, которым нужно управлять. Поэтому при вхождении в систему необходимо установить ритм осознавания, чтобы начать сессию или провести интервенцию. При этом терапевт должен уметь вовремя отступить, сидеть тихо и свободно ассоциировать. Для того чтобы выйти из системы и создать ясные границы, терапевт обязан научиться управлять собственной энергией и достигать состояния “творческой отстраненности” (creative indifference) — живого, открытого, ненапряженного состояния.

Когда терапевт проводит интервенцию или просто принимает участие в происходящем, количество интрапсихической энергии не меняется. Разница только в том, как он использует эту энергию. Если он остается спокойным и незаинтересованным, значит, он отводит уровень энергии от границы контакта с семейной системой. Уровень энергии все еще высок, но он не носит направленный характер. В этом случае терапевт находится в состоянии “творческой отстраненности”. В такие моменты, разглядывая границы системы, он начинает чувствовать различия между собой и супружеской парой или семьей. Потом эти различия отступают на дальний план и он дает волю фантазии, чтобы заинтересоваться тем, что происходит перед ним.

Терапевт должен осознавать момент, когда он нарушает границы клиентов, чтобы стать частью процесса их осознавания. Здесь важно знать, когда стать частью семейного поля, чтобы влиять на систему, а когда просто быть наблюдателем. Если вы являетесь наблюдателем, даже будучи заинтересованным в происходящем, вам не надо выплескивать свою энергию вовне. Но если вы захотите полностью завладеть вниманием клиентов, необходимо дать волю своей энергии... а затем вернуться в прежнее положение.

Представьте себе, что члены семьи беседуют между собой, как это делала семья Мадьяр в начале сессии. В данной ситуации семья находится в пределах своих границ, а терапевт – в пределах своих. Терапевт существует отдельно и не посылает никакой энергии в сторону семьи. Но вот наступает момент, когда терапевт хочет оказать влияние на семью. Тогда он подводит ее к своим границам и в тоже время сам поворачивается к ним. В первую очередь члены семьи должны отвлечься друг от друга, а затем уже повернуться к терапевту и внимательно прислушаться к нему. Семья и терапевт должны встретиться на границе, прежде чем что-либо будет сказано. На границе должно возникнуть специфическое напряжение: семья готова слушать, а терапевт — что-то сказать. Если этого не происходит, внимание и интерес участников может быть где угодно, и тогда контакт не состоится.

В других ситуациях вы можете не пожелать проводить интервенцию подобным образом. Возможно, вы уже провели интервенцию и хотите лишь усилить эффективность достигнутого. Вам надо только частично переключить внимание семьи на себя. Вы должны произнести нужную фразу тихим, почти бестелесным голосом, нечто вроде: “Сейчас у вас хорошо получилось”. Пациенты должны продолжить свою работу, но они будут в ней заинтересованы больше, чем в том, что вы сказали.

Каждый из этих примеров является формой управления границами. Первый пример – встреча с границей семьи и привлечение внимания – это интервенция. Наиболее мощная и точная интервенция всегда получается прямо на границе. Во втором примере терапевт на время делает шаг за семейную границу. Часто просто изменение интонации может моментально позволить терапевту зайти на поле пациентов, то есть перейти их внешнюю границу. Второй пример является просто подкреплением или напоминанием. Это очень важное различение, потому что терапевт управляет границей извне системы, а внимание остается внутри данной семьи.

Тот же процесс происходит при работе с осознаванием себя. Внимание клиента остается внутри различных частей “я”. Терапевт не скажет: “Обратите внимание на то, что происходит у вас в животе”, потому что клиенту придется отвлечься от себя и слушать его. Но если терапевт “забросит” это предложение с некоторого расстояния, не подходя вплотную к границе, клиент останется внутри собственной границы.

Так происходит управление границами, и мы проводим это как в индивидуальной работе, так и в семейной терапии. Терапевт всегда должен решать, встречаться со своими клиентами на границе контакта или сохранять их энергию внутри системы, не вступая на их территорию. Терапевт должен уметь уходить с их границы и не отвлекать внимание семьи или супругов. Некоторые терапевты достигают этого, закрывая глаза.

Если во время сессии клиентам была дана ясная инструкция, а они все еще колеблются и не знают, что делать, попробуйте закрыть глаза. Такой простой сознательный уход сохраняет не только присутствие, но и атмосферу поддержки клиентов, возникающую в ходе работы.

Однажды я работал с супружеской парой, которая пришла ко мне на сессию с маленьким ребенком. В процессе работы моя помощница зашла в кабинет и забрала малыша. Когда двадцать минут спустя ребенка вернули в кабинет, супруги закончили этап работы и были удивлены, узнав, что малыша не было в комнате. Они настолько погрузились в процесс, что все происходящее вне этого процесса для них просто не существовало.

Когда терапевт вступает в контакт с границей, обращаясь ко всей семье и направляя их внимание и энергию на них самих, первоначальная граница может быть разрушена и реформирована. Это момент интервенции - обсуждение того, что происходит внутри семьи, и проведение эксперимента. Но прежде чем семья продолжит работу, терапевт должен оставить поле, прерывая контакт с границей.

“Пробрасывание” информации можно осуществить только тогда, когда внимание членов семьи полностью обращено вовнутрь. При этом информация не должна быть слишком интересной, она должна быть просто знакомой, а может быть, напоминанием или подкреплением. Главное, чтобы она не занимала много внимания, ее назначение – чуть-чуть “встряхнуть” присутствующих. Если же “пробрасывается” новая или интересная информация, ее могут либо полностью игнорировать, потому что она слишком сложна для восприятия, либо супружеская пара или семья будет вынуждена обратить на нее внимание, а значит, отвлечься от работы.

“Пробрасывание” выводит осознавание на другой уровень. Когда уровень осознавания падает, вы чуть-чуть поднимаете его, а когда он снова падает, поднимаете его опять, и так далее. Вы мягко говорите: “Вот так, вот так”, оказывая необходимую поддержку и обеспечивая определенный уровень осознавания.

“Потрясающие вещи” нужно говорить тихо. Если же вы действительно хотите сказать что-то удивительное, вы должны остановить процесс и сказать: “Я хочу вам что-то сказать. То, что вы сейчас сделали, – по-настоящему здорово! А могли бы вы повторить еще раз?” Это сильная интервенция. Любой метод должен быть согласован не только с данной ситуацией, но и с репертуаром самого терапевта. Дело только в том, каким способом управлять границей контакта.
Заключение
В предыдущих главах я описал теорию систем и нашу концепцию “хорошей формы”. Я постарался показать читателю, как эти два положения помогают сфокусировать наше видение семейных проблем. Я представил интерактивный цикл в различных его применениях. Мы подробно обсудили проблему осознавания – краеугольный камень нашей работы. Я показал, как даже минимальное переключение может вызывать стремительные изменения в семейных системах. В конце главы 5 я дал четкое изложение мощной и стройной формулы трехшаговой интервенции. Затем я рассмотрел различные варианты ключевых типов сопротивления и продемонстрировал, как сопротивление может одновременно быть симптомом “болезни” и сильным средством адаптации. Я описал способы определения границ и возможные варианты управления ими. Я также коротко очертил концепцию терапевтического присутствия. Теперь, установив теоретические рамки нашего подхода, мы можем перейти к описанию их практического применения. Этому будет посвящена вторая часть книги.